Райчел Мид - Кровавые обещания

— Твоя бабушка немного пугала меня.

Он засмеялся, а я вздрогнула; он смеялся почти, почти как раньше. Я даже не представляла, что такое возможно.

— Да, это она умеет.

— И она притворялась, что не говорит по-английски.

Это, конечно, мелочь по сравнению со всем остальным, но она все еще бесила меня.

— Да, и это она любит. — Он продолжал улыбаться, с нотками нежности в голосе. — Они по-прежнему живут вместе? В том же доме?

— Ну да. Я видела книги, о которых ты мне рассказывал. Красивые... но читать их не могла.

— Вот где я впервые заинтересовался американскими вестернами.

— Господи, а мне нравилось над тобой подшучивать из-за этого.

Он засмеялся.

— Да, твои стереотипы о восточноевропейской музыке и обращения ко мне «товарищ»... Много ты сейчас такого там видела?

Я тоже засмеялась.

— «Товарищ» и музыка — этого не было. — Я почти забыла, как часто дразнила его раньше; сейчас это прозвище ему не подходило. — Но в тебе было что-то поистине ковбойское, я имею в виду не кожаный пыльник или...

Я смолкла. Я чуть было не ляпнула о том, что он считал своим долгом помогать тем, кто в этом нуждался; однако к нему теперешнему это совсем не относилось. Он не заметил моей оговорки.

— И потом ты оставила их и поехала в Новосибирск?

— Да. Я поехала с дампирами, с которыми потом охотилась... Они тоже отказники. Правда, я почти раздумала ехать. Твои родные уговаривали меня остаться с ними, и я всерьез подумывала об этом.

Дмитрий поднял кольцо к свету, по его лицу пробежала тень. Он испустил вздох.

— Наверно, так и следовало поступить.

— Они хорошие люди.

— Да. Ты могла быть счастлива с ними, — мягко сказал он.

Он положил кольцо на столик, повернулся ко мне и накрыл своими губами мои. Это был самый нежный, самый сладкий поцелуй, которым он одарил меня, став стригоем, отчего мое потрясение лишь усилилось. Эта нежность, правда, оказалась мимолетной, и спустя несколько мгновений наши поцелуи, как обычно, стали страстными и алчущими. И я чувствовала, что он алчет не только поцелуя — несмотря на то, что недавно поел. Загнав подальше свежее воспоминание о том, каким настоящим он казался во время разговора о родне, я лихорадочно думала, как избежать нового укуса, не вызвав при этом подозрений. Ослабевшее тело все еще хотело его, но разум ко мне практически вернулся.

Как только Дмитрий на мгновение оторвался от меня, я выпалила первое, что пришло в голову, опережая его желание продолжить в том же духе.

— На что это похоже?

— О чем ты?

— Поцелуи.

Он нахмурился. Очко в мою пользу. Я сбила с толку не-мертвое создание ночи. Сидни гордилась бы мной.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты говорил, что после пробуждения обостряются все чувства. Значит, и поцелуй воспринимается по-другому?

— А-а... — Выражение понимания осветило его лицо. — Вроде того. Мое обоняние гораздо сильнее, чем раньше, и поэтому твои запахи становятся сильнее... запах пота, шампуня в твоих волосах... Ты даже вообразить это не в состоянии. Опьяняющие. И конечно, острее ощущаются вкус, прикосновение...

Он наклонился и снова поцеловал меня. Что-то в его описании вызвало ощущение слабости — в хорошем, приятном смысле. Нет, нет, этого нельзя. Я рассчитывала отвлечь его, но никак уж не себя.

— Когда мы выходили в сад той ночью, цветы пахли очень сильно. Это для меня, а тебя, наверно, их ароматы попросту захлестывают? В смысле, не слишком ли они сильны?

Так оно и продолжалось. Я бомбардировала его вопросами, касающимися всех аспектов жизни стригоя. Выпытывала, на что это похоже, что он чувствует. Расспрашивала с любопытством и энтузиазмом, в нужных местах то прикусывая губу, то впадая в задумчивость. И его интерес по мере моих расспросов заметно возрастал, хотя отвечал он быстро и рационально, в отличие от прежних задушевных бесед. Видимо, он объяснял мои расспросы тем, что я почти «созрела» дать согласие на свое обращение. Чем дольше продолжался разговор, тем сильнее я проявляла внешние признаки усталости — без конца зевала, теряла мысль и прочее. В конце концов, я потерла глаза и в очередной раз зевнула.

— Мне еще так много предстоит узнать...

— Я же говорил тебе — состояние изумительное.

Если честно, то кое-что таким и казалось. В основном, конечно, от всего пробирала дрожь, но если свыкнуться с самой идеей не-мертвого, злого создания, то в положении стригоя безусловно обнаруживались некоторые преимущества.

— У меня еще много вопросов, — промурлыкала я, закрыла глаза, вздохнула и снова открыла их, как бы заставляя себя бодрствовать. — Но... Я так устала... и не очень хорошо себя чувствую. Как, по-твоему, у меня не было сотрясения мозга?

— Нет. И когда я пробужу тебя, мелкое недомогание не будет иметь значение.

— Но только после того, как ты ответишь на остальные мои вопросы.

Мои слова заглушил очередной зевок, но он понял. Хотя ответил не сразу.

— Хорошо. После того. Однако время уходит, я же говорил тебе...

Я позволила векам снова закрыться.

— Но сегодня ведь не второй день...

— Нет, — ответил он. — Еще нет.

Я лежала, стараясь дышать как можно глубже и ровнее. Получится ли? Весьма вероятно, что он укусит меня, даже думая, что я сплю. Вот он, момент риска. Один укус, и все мои труды снять наркотическую зависимость пойдут насмарку. Даже если сейчас все обойдется, я понятия не имела, как избежать укуса в следующий раз. Правда, вряд ли он будет, следующий раз. Я просто стану стригоем.

Дмитрий еще несколько минут полежал рядом со мной, а потом я ощутила, что он пришел в движение, и внутренне собралась. Проклятье! Вот, сейчас... новый укус... Я думала, что наши предварительные поцелуи добавляли для него очарования, когда он пил мою кровь, а если я сплю, какое же тут очарование? По-видимому, я ошибалась, все мои уловки бесполезны. Все кончено. И все же он встал и ушел.

Услышав, как закрывается дверь, я подумала, что это хитрость, он пытается обмануть меня, а сам по-прежнему в комнате. Однако характерная тошнота ослабела, и я поняла, он и впрямь ушел, давая мне возможность поспать. Мое «представление» оказалось достаточно убедительным.

Я тут же села, и мои мысли обратились в другую сторону. В последний приход он больше, чем когда-либо, напоминал прежнего Дмитрия. Конечно, во всех отношениях он по-прежнему был стригоем, но присутствовало и кое-что еще. Чуточка теплоты в смехе. Искренний интерес и расположение, когда он слушал мой рассказ о родных. Что это? Может, новости о семье пробудили к жизни уголок его души, похороненный внутри монстра? Признаюсь, я даже отчасти завидовала тому, что воспоминаниям о родне удалось вызвать в нем эти изменения, в то время как я не смогла. И он как-то теплее говорил о нас с ним, пусть совсем чуть-чуть...