После развода с драконом. Начну сначала в 45 - Екатерина Гераскина
Я редко носила всё это. Не любила вычурных украшений, громких, сверкающих, кричащих о своей дороговизне. Носила только те, что делали акцент тонко, сдержанно, подчёркивали образ, но не бросались в глаза.
Хотелось бы мне быть гордой и уйти из дома с поднятой головой, громко бросить: «Не нужно мне от тебя ничего! Сама справлюсь!» — но я понимала: я беременна.
И мне нужны были деньги.
Хотя бы для того, чтобы снять себе другое жильё, обеспечить себя самым необходимым, не зависеть от подачек и унижений.
Да, я справлюсь — но не с пустыми руками. Сейчас мне нужно думать не только о себе, но и о ребёнке. И я не позволю своему упрямству сделать меня беспомощной.
Я тоже вкладывалась в эту семью — пусть не материально, но духовно и эмоционально.
Конечно, по итогу лет выяснилось, что это ни к чему не привело, оказалось никому не нужным, обесцененным. Я у разбитого корыта, и мои старания не оправдались.
Ну… что ж, я могу начать сначала. И сделать теперь по-другому, учитывая ошибки прошлого.
А ребёночек поможет мне в этом.
Я добралась до лакированной задней стенки. Взяла красную корочку в руки, протёрла тонкий переплёт.
Мой диплом. Он был моим настоящим достижением. Сейчас он не имел никакого веса в магическом мире. Ведь прошло двадцать лет.
Я не подтверждала его, не подтверждала свою квалификацию, ни дня не проработала по специальности. А ведь была лучшей адепткой Столичной Академии. Всего в этом табеле добилась своим умом и учебой.
Но жизнь внесла свои корректировки.
Я вышла замуж за истинного. Забеременела. Родила сына. Потом — дочь. Осела дома. Аларику это нравилось.
Я провожала его на работу, встречала с работы, готовила семье. Практически не пользовалась услугами нянь. Занималась детьми сама, хотя они и сводили меня с ума. А пока те спали — занималась с учителями свекрови. Училась. Развивалась. Старалась быть лучше.
Свекровь за всё это время ни разу не осталась с внуками. Лишь благосклонно гладила их по головке при встрече, дарила подарки — и удалялась в сторону.
И вот теперь моя дочь считает именно её эталоном. Той самой женщиной, на которую нужно равняться. Которую нужно слушать. Не меня — её.
Что ж… Однажды она поймёт, какова суть этой женщины. Боюсь, что безболезненно это не пройдёт. Но Алекса — взрослая девочка, и переживёт всё.
Конечно, я бы хотела, чтобы она не наступала на те же грабли, по которым когда-то прошлась я. Хотела уберечь её от разочарований в самых близких, от боли, которая, казалось бы, не должна исходить из семьи.
Но я не могу ей приказывать. Не могу открыть ей глаза на её бабушку. Она ведь просто не поверит. Разозлится. Закроется. А виноватой в итоге окажусь я.
В её глазах бабушка — пример изящества, силы, ума, опыта. Она умеет себя подать, умеет вовремя улыбнуться, вовремя обнять, сказать нужные слова… И неважно, что за этим стоит холод и расчет.
Дети видят только то, что им хочется видеть.
Значит… так тому и быть.
Вызывало разочарование и поведение сына. Его отстранённость ранила.
Но в чём она заключалась, я не могла понять. Неужели он боится потерять деньги отца, его внимание из-за еще одного наследника рода? Или просто шокирован происходящим — и это его первая реакция?
Я закрыла дверцу сейфа. Закрыла окно.
Вышла из кабинета и пошла в сторону кухни.
Там приготовила быстрый завтрак и поела, не спуская глаз с диплома, что лежал на середине стола.
И только когда закончила пить чай, услышала, как пришла Долорес — наша кухарка. Встал и убрала диплом в сумочку.
Вышла в коридор. Встретила ее на середине просторного холла. Видела неуверенность женщины и ее растерянность. Еще бы, ведь господа разводятся. Платить той я не могла. На все давал деньги Аларик.
— Доброе утро, Долорес, — спокойно проговорила я.
— И вам, миледи, — прозвучало в ответ. Голос её был тихий, почти осипший. Она не смотрела мне в глаза.
— Вы хорошо служили моему дому, — сказала я ровно. — Я дам вам расчет и достойную премию.
Она вскинула взгляд, глаза блеснули.
— Миледи…
— Пройдемте в кабинет.
Я вернулась в кабинет мужа и села на его место за стол. Достала из выдвижного ящика его чековую книгу. Начала заполнять бланк.
— Вот, — я передал той чек, кухарка взяла его в руки. — Эти средства вы сможете обналичить в банке.
Та неуверенно кивнула и попрощавшись вышла. Счёт оформлен специально для нужд дома. Сама с того счета брать деньги я не собиралась. Обойдусь, тем что взяла в сейфе. Украшения тоже не смогла взять. Они напоминали о предательстве.
Потом я вышла из пустого дома. Прошла по садовой дорожке вышла за ворота. Прошлась вдоль кованого забора. Увидела частного извозчика.
— В академию, — сказала я кучеру, едва сев в закрытый экипаж. — Пожалуйста, без остановок.
Он молча кивнул. Колёса загрохотали, и особняк, некогда казавшийся мне крепостью, начал удаляться.
Расплатившись с ним, я вышла из экипажа, поправила складки на юбке и, вздохнув поглубже, посмотрела на здание Академии. Я волновалась, но внешне по мне не скажешь этого.
Академия возвышалась над остальными постройками, словно её специально воздвигли так, чтобы любой, поднявший взгляд к небу, видел именно её. Серо-белые башни, увитые плющом, стеклянные переходы между корпусами, и герб Империи, отлитый в бронзе над главным входом.
Во внутреннем дворике было шумно: юные адепты спешили с занятий, кто-то размахивал учебными амулетами, кто-то спорил о формулах, кто-то просто смеялся. Откуда-то доносился запах трав, характерный для зелий.
Жизнь в Академии кипела.
Я шла по мощеной центральной дорожке, вдоль аккуратных клумб и фонтанов. Многое изменилось. Или это я сама стала другой?
Никто не обращал на меня внимания.
Я когда-то училась здесь. Поднималась по этим лестницам, сидела за столами, писала конспекты, сдавала зачёты. Когда-то я мечтала стать магом. Но потом вышла замуж, родила, осела в особняке.
Теперь я шла к административному крылу. Мне нужен был ректор.
Корпус был отделан строже, чем учебные здания. Камень здесь был темнее, окна — уже, двери — массивнее. Это самая старая часть Академии.
Вошла внутрь. Сколько раз я здесь была? Не счесть.
И кажется, именно в этой части Академии время словно остановилась. Мне нужно было на третий этаж.
Тут не было ни одного студента — только
