Мари Лу - Жизнь до Легенды
Рот парня в раздражение подрагивает. Он подходит ко мне и заносит руку. Поначалу кажется, что он хочет меня ударить, но, видимо, он понимает, как это будет выглядеть. Вместо этого он пытается меня толкнуть. Я вижу, как его рука приближается еще до того, как он успевает сделать то, что хочет, и я без особых усилий успеваю увернуться. Он теряет равновесие и, спотыкаясь, подается вперед. Я не могу сдержать небольшую улыбку, — какой медлительный солдат. Может, все, что я сказала, было правдой; может он и впрямь попал сюда благодаря деньгам.
Он резко поворачивается ко мне. Раздражение в его глазах сменяется гневом. Он снова бросается на меня — его кулак летит прямо в меня. И я вновь, будто танцуя, уворачиваюсь от его руки. Все больше и больше зрителей стекается поглазеть на нас (не удивлюсь, если этот второкурсник известен всему кампусу, как заядлый толкальщик), и пока народ пялится на нас разинув рты, я успеваю увернуться уже от третьего удара. На этот раз я, делая маневр, оказываюсь у него за спиной, и он вздрагивает, думая, что я собираюсь нанести удар, запутываясь в собственных ногах. Он падает и оцарапывает одну щеку. Его друзья перестают веселиться, но начинают посмеиваться другие зеваки.
Парень, шатаясь, поднимается на ноги и предпринимает очередную попытку — на этот раз все всерьез. Он очень сконцентрирован. Я подныриваю и перекатываюсь, и оказываюсь от него по другую сторону, а затем кружу по кругу — ни один из его ударов не попадает в меня. Моя уверенность начинает расти, так как некоторые в толпе с восхищением наблюдают за мной. А это не так-то и трудно, думаю я, в очередной раз дразня парня, с легкостью уворачиваясь и прячась у него за спиной. Если это все, о чем мне нужно беспокоится в универе, тогда…
Моя уверенность переходит в самоуверенность и это играет со мной злую шутку. Когда я меньше всего ожидаю, парень хватает меня за плечо и швыряет на землю. Я очень жестко приземляюсь на спину, и весь воздух из моих легких тут же вышибает. Но прежде, чем я успеваю что-то сделать в ответ, кто-то разбивает наш импровизированный круг.
— Что здесь происходит? — раздается голос у меня над головой. Толпа мгновенно рассеивается. — Кадеты! А ну все возвращаемся к своим делам — все забыли о дисциплинарном взыскание за опоздание? Быстро на занятия!
Я, морщась, поднимаюсь на ноги. По ощущениям в плече, у меня такое чувство, будто налетела на кирпичную стену. Полагаю, я не далека от истины. Человек, разнявший нас, похожа на молодого офицера и, вот, она стоит, сложив руки на груди, и внимательно рассматривает нас обоих.
Парень, обороняясь, держит руки на уровне груди.
— Она спровоцировала меня. Вы же слышали, что нас предупреждали уже на счет этой девчонки…
— Да, — перебивает его офицер, — а отвечать на провокации двенадцатилетнего ребенка поистине является признаком зрелости. — Парень краснеет от этих слов. — Иди в кабинет к секретарю своего декана. Тебе повезет, если тебя не отстранят от учебы на эту неделю.
Парень делает, как она велит, но прежде бросает на меня взгляд полный злобы. Скатертью дорога. Я даже не знаю его имени.
Только я собираюсь поблагодарить офицера, как та пресекает мою попытку своим взглядом.
— Глаза в пол и слушай, кадет, — резко говорит она. Я повинуюсь. Офицер убирает руки за спину и презрительно мне выговаривает. — Знаешь, нас предупредили насчет тебя из школы Харион. Сказали, что если ты смогла справится с экзаменами для поступления в Дрейк, это не значит, что ты достаточно зрелая, чтобы пережить остальное в нашем университете. И, похоже, они правы.
— Да я к нему даже не прикоснулась, — говорю.
— Да ты была в самой гуще событий, — говорит офицер, проводя рукой вокруг себя. — Я сама видела.
— Нет, не видели. Вы видели, чтобы я хоть раз его ударила?
В глазах офицера появляется небольшой намек на разочарование.
— Ипарис, нам в самом деле необходимо обсуждать это? Целая толпа студентов была свидетелем вашей драки, и мне кажется, этого доказательства вполне хватит для вашего секретаря.
Я трясу головой.
— При всем моем уважении, мэм, другие студенты видели, как второкурсник несколько раз пытался меня ударить, но у него ничего не вышло. Они так же видели, что я постоянно уворачивалась. Я его и пальцем не тронула. И до последнего, то, что уже видели Вы, он и меня пальцем не тронул.
Приятным сюрпризом для меня оказывается то, что офицер начинает сомневаться. Все, что я сказала, не соответствует тому, что она видела. Я решаю поднажать.
— А разве может называться дракой то, если я к нему ни разу не прикоснулась?
Она изучает моё лицо, и за её раздражением прячется нечто маленькое, некий намек на восхищение. Каким-то образом, мне удалось произвести на нее впечатление.
— Давай твой секретарь декана будет решать, что с тобой делать, — наконец отвечает она, хотя её голос уже звучит не столь сурово, как секунду назад. — Её зовут мисс Уайтекер, и она в Олботт холле. Скажи, что тебе пришлось защищаться, кадет, но если все последующие дни станут такими же, как этот, тогда Дрейк просто отошлет тебя обратно в среднюю школу. Я слежу за тобой. Поняла?
Я бормочу в ответ, дескать, поняла и направляюсь в здание деканата. Когда я бросаю взгляд через плечо, офицер по-прежнему стоит на месте, и смотрит, как я иду. Она отвечает на звонок в своем наушнике, и я гадаю, не обо мне ли речь.
Несмотря на все мольбы, я все-таки заработала занесение в рапорт. Я с несчастным видом гляжу на позолоченный листок бумаге, потому как сижу на заднем ряду на своем последнем послеполуденном занятие (История Республики 2080–2100), надеясь, что студенты сидящие от меня всего через несколько сидений ничего не заметят. Схлопотать рапорт в первый же свой день в Дрейке. Исходя из моих исследований правил университета, если студент получает больше пяти выговоров в год, она будет отстранена — неплохой способ сообщить, что она временно отстраняется в течение следующего года и потребовать, чтобы она посетила ряд дисциплинарных занятий в тренировочном лагере для новобранцев. Если и после этого студентка заработает больше пяти выговоров с занесением в рапорт, то будет исключена. По-видимому, я уже дала себе фору для временного отстранения. Метиас не обрадуется, услышав об этом — хотя, не думаю, мне чем-то это грозит с его стороны. Он ведь сам хотел, чтобы я постояла за себя, не так ли? Я не сделала ничего плохого. Я только защищалась. Тем не менее, все же от этих всех мучениц и переживаний по этому поводу у меня сводит желудок… Я думала, что вела себя довольно мудро, что то, что я сделала, произведет должное впечатление на моих старост, что это поможет мне завоевать уважение своего класса и я смогу скорее и беспрепятственно стать офицером. О чем я думала? Зачем Республике повышать в звание солдатов-смутьянов в офицеры? В данном случае, мне еще повезет, если я продержусь здесь первый год, не заработав ни одного отстранения, а я уверена, что еще не раз столкнусь с этим парнем. И что мне делать в следующий раз?
