Мой сводный с Цварга - Селина Катрин
— Я залью гелем для регенерации? — Я вскинула взгляд на сводного брата, спрашивая разрешения.
— Да не стоит, он само к утру… — начал он, а затем почему-то передумал: — Слушай, а давай. Всё равно хуже не будет.
Я кивнула, взяла на подушечку пальцев немного геля и подсела ещё ближе, примериваясь, как нанести лекарство, и стараясь не думать ни о рельефной мышце, которую буду сейчас трогать, ни о том, что дыхание сводного брата щекочет щёку.
— М-м-м… Айлин, — вдруг произнёс Яр, когда я, увлёкшись, в третий раз промазывала края раны.
— А? Больно? — Я отдернула пальцы и посмотрела на «пациента». Между нашими лицами вдруг оказались какие-то сантиметры, и я смущённо отпрянула.
— Нет-нет, что ты. У тебя лёгкая рука, — улыбнулся Яр, но я уже стремительно закручивала колпачок тюбика. Ещё пластырь, и работа будет сделана.
— Я хотел у тебя спросить… хм-м-м… точнее, сказать… нет, всё-таки спросить.
Да, что-то странный он сегодня, вот точно.
— Как ты относишься к Хансу? Он тебе нравится?
Я так и замерла, наполовину распаковав пластырь.
— М-м-м… Ну-у-у, он высокий, симпатичный и, наверное, успешный архитектор. — Я пожала плечами.
— Он тебе нравится или нет? Как мужчина? — настойчиво переспросил Яранель, внезапно перехватив запястья.
— Не знаю. Нет, наверное. — Я недоумённо посмотрела вначале на свои руки внутри крупных ладоней Яра, затем на него самого.
Он никогда не задавал мне таких вопросов. Отец и мама порой намёками выспрашивали, не понравился ли мне кто-то на последнем светском мероприятии, но родителям в принципе такое было свойственно. В конце концов, чета Рошфор планировала рано или поздно породниться с другим влиятельным родом благодаря моему замужеству. Яранель же так шумно и облегчённо выдохнул, что я совсем растерялась.
— А должен был? — ляпнула я внезапно для самой себя. Ну, вдруг Ханс — старый приятель Яранеля, и тот хотел бы, чтобы он мне понравился…
— Нет, что ты. — Яр улыбнулся так, как умел только он, и легонько погладил моё запястье большим пальцем правой руки.
О-о-о… Если бы это было прилично, то, клянусь, я замурчала бы как кошка! Владыка, как же приятно!
— Я просто хотел предупредить, что считаю неправильным то, как он повёл себя с тобой. И алкоголь, и его бета-колебания… Я считаю, что он плохой цварг и не подходит тебе.
— Ладно.
*** Яранель
Я мысленно приготовился аргументировать, что Ханс — не вариант, как сводная сестра покладисто отозвалась:
— Ладно.
А-а-а, ну не мог же я процитировать Айлин ту мерзость, что сказал о ней Ханс? Она бы не поняла. Она у меня такая нежная, открытая и ранимая…
Яр, стоп! Хватит. Остановись. Ты грёбаный ревнивый брат-извращенец.
Я с трудом оттормозил себя на мыслях поцеловать Айлин. Просто взять и расставить все точки над рунами, одним поступком объяснив сводной сестре, как на самом деле к ней отношусь. Как внутри всё сводит судорогой, когда я вижу, как кто-то вторгается в её личное пространство. Или когда она широко улыбается… но не мне.
Айлин склонилась к моей груди и профессиональными движениями обрабатывала в общем-то плёвую рану. Единственное, что меня остановило от того, чтобы сделать этот опрометчивый шаг, — её реакция на моё тело.
Каюсь, я намеренно не стал закатывать рукава или отрезать их, как сделала она. Вместо этого просто снял рубашку. Мне отчаянно хотелось, чтобы она обратила на меня внимание. Не то чтобы я привык демонстрировать свой торс, но случаи бывали — в бассейнах, спортзалах, на пляжном волейболе. Если на Цварге женщин не много, то на Тур-Рине, куда я ездил во время учёбы по обмену, я точно мог сказать, что вызываю у девушек интерес. И это касалось не только моих ровесниц.
Однако Айлин даже не взглянула, полностью сконцентрировавшись на порезах. Я не почувствовал и тени тягуче-острых бета-колебаний похоти, которые неизменно излучали девушки, смотревшие на меня без рубашки. Эмоции сестры были лёгкими и светлыми, воздушными — похожими на восторг или искреннее восхищение — она всегда так пахла в ментальном плане, и я уже привык, считая, что это её личная террасорская особенность. Стоило ей заняться порезами, как фон и вовсе сменился на ровный.
Смирись, Яр, ты для неё брат и всегда им был.
Пальцы Айлин порхали. Я молча наслаждался этими нехитрыми прикосновениями. Она решила на всякий случай заклеить совсем мелкие ранки на предплечьях, и я не удержался от того, чтобы воспользоваться последними минутами наедине. Ведь когда она сделает свою работу, предлога оставаться в спальне сводной сестры не останется, верно?
— А вообще, кто-то на сегодняшнем вечере тебе понравился?
Язык мой — враг мой.
Айлин вскинула на меня голубые, как ясное небо в горах, глаза. Но вместо того чтобы поинтересоваться причиной моего любопытства, она лишь прикусила губу, на миг раздумывая.
— Все молодые цварги приятные и милые, однако никто мне не симпатичен настолько, чтобы я захотела продолжить знакомство. Но если кто-то понравится, обещаю, ты узнаешь первым. — Она мило улыбнулась и добавила: — Яр, ты же мой самый близкий друг и защитник с двенадцати лет. Я прибегала к тебе даже с разбитыми коленками. Неужели ты думаешь, я не приду посоветоваться насчёт жениха? — Айлин ловко наклеила последний пластырь. — Готово!
Друг. Защитник. Посоветоваться насчёт жениха.
Эти слова ударили под дых сильнее, чем любой спарринг-партнёр, когда-либо укладывавший меня на татами. Я даже не понял, как перестал дышать. Я молча кивнул, опасаясь, что голос предаст меня. Любые слова сейчас прозвучали бы или фальшиво, или вовсе неуместно.
— Спасибо за доверие… — наконец выдал я и потянулся к рубашке. Она лежала тут же, окровавленная и мятая.
— О, подожди, давай я тебе свежую дам.
— Давай.
Айлин вскочила с кровати, вновь рванула куда-то, но этот раз не к шкафам, а в гардеробную. Через несколько секунд она протянула мою же рубашку, только чистую.
— Это домработница перепутала, когда вещи раскладывала… — пробормотала Айлин с красными, очевидно, от беготни, щеками. — Я всё хотела отдать, да забывала…
— Ничего страшного. — Я кивнул, набросил сорочку и принялся застёгивать пуговицы — самые обыкновенные, не магнитные — дань старинной моде на Цварге.
— А эту я постираю и потом отдам! — Она ловко вытянула у меня из пальцев окровавленную рубашку.
Я снова кивнул, думая о том,
