Змеи Неба и Пламени - Ребекка Кенни
Я точно не смогу уснуть. Ни с этими синяками, ни в этом платье, ни с урчащим желудком и безумными мыслями, ни с этой травой, которая шуршит каждый раз, когда я хоть немного двигаюсь. Но я могу попытаться устроиться поудобнее.
Сначала я снимаю свои туфельки и чулки. Затем расстегиваю жесткий кринолин и верхнюю юбку. Это было нелепое платье для похода в госпиталь, но мать велела служанкам его мне подготовить, и я не привыкла отказывать ей в мелочах. Я научилась, что если хочу сказать ей «нет», сначала нужно заработать на это право — заслужить одно «нет» тысячей маленьких «да».
Без кринолина мне намного комфортнее. Я расстилаю шелковую юбку на своем месте отдыха, надеясь, что она сделает траву менее шумной.
Глаза едва привыкли к темноте, и я не рискую выбираться из гнезда в поисках пути к бегству. В любом случае, я подозреваю, что выхода нет — только отвесная скала, уходящая вниз прямо от входа в пещеру.
Когда я снова устраиваюсь поудобнее, то понимаю, мне нужно в туалет. Здесь, конечно, нет уборной, но это меня не останавливает. Мой план — стать неприятной для дракона, и неприятной я буду. Так как мне не хочется лежать в собственной моче часами, я ползу к дальнему краю гнезда и справляю нужду на траву. Уверена, что у него острый нюх, и он обязательно почувствует запах.
Я возвращаюсь на место и устраиваюсь, размышляя о всех способах, как могу его разозлить. Я буду повышать голос, бесконечно ныть, петь самые однообразные песни, какие знаю. И никогда не прекращу попытки сбежать. Никогда.
Сколько бы я ни старалась сосредоточить мысли на плане, они все равно возвращаются к судьбе моего королевства, моего народа. Моим телохранителям, таким родным, словно братья. Моим служанкам, которые рассказывали мне самые пикантные сплетни и шептали вещи, которые моя мать не хотела, чтобы я знала. Дворцовым поварам, прачкам, мастерам по ремонту и садовникам, которые делились со мной своими умениями и знаниями всякий раз, когда я спрашивала, и были так рады, что я замечаю и ценю их труд. Веселым герцогам и красивым лордам, которые всегда умели заставить меня смеяться на праздниках.
Так давно не было праздника. Последний был на мой двадцать третий день рождения. Позже я узнала, что мать конфисковала весь запас сахара одной деревни, чтобы создать тот огромный торт, которым мы наслаждались той ночью. Я не знала. Не понимала, насколько все было плохо. Когда узнала, мне стало дурно и стыдно за то, что я съела два куска того торта. Я пыталась поговорить с матерью об этом, но она не захотела меня видеть. Слишком занята, сказал ее управляющий.
Двадцать три года, а королева все еще обращалась со мной, как с подкидышем, а не с собственной дочерью. Но я ее, в этом нет сомнений. Мне бесчисленное количество раз рассказывали эту историю — как у нее начались роды во время заседания суда. Она отправила всех из тронного зала, родила меня прямо там, в окружении слуг и стражи, и отдала меня кормилице, пока сама поправляла юбки и возобновляла разбор дел. «Все правда,» — сказал придворный врач, когда я спросила его об этом. — «Женщина из льда и стали.» Затем он нервно оглянулся, словно боясь, что его слова могли подслушать.
Женщина из льда и стали. Эта фраза прочно засела у меня в голове, и именно так я всегда ее и представляю. Высокая и величественная, с тонкими губами и выразительными скулами. Ее глаза сверкающие, как кинжалы. Черные волосы, пронизанные серебристыми прядями. Я больше похожа на отца, а не на нее. Она никогда не говорила мне, кто он. Наверное, какой-нибудь крестьянин или стражник, с которым она переспала по прихоти, не позаботившись о последствиях. Пожалуй, мне повезло, что она решила не прерывать беременность с помощью магии или трав.
Раньше я гадала, пытался ли отец когда-нибудь найти меня — возможно, она убила его или заточила в тюрьму, чтобы держать его подальше. Я бы не удивилась, если бы это было так.
Где бы моя мать ни находилась сейчас, сомневаюсь, что она думает обо мне. Так что я решительно выкидываю ее из головы. Слезы, что текут из глаз, не для нее, а для людей во дворце, тех, кто воспитывал меня и любил, когда она не могла уделить мне времени.
5. Киреаган
Горе — это отсутствие покоя.
Горе не даёт передышки, не оставляет ни мгновения для облегчения. Оно гложет сердце, бесконечная ноющая боль с редкими уколами острых зубов.
Самая длинная ночь. Я уже посетил множество семей, охваченных утратой, и шнурок на моей шее отяжелел от костных подношений. Когда я доберусь до своей пещеры, сниму этот шнурок и положу его в сухое место, пока не вырежу крюк, на который смогу его повесить.
Каждая кость — от одного из драконов, которых мы потеряли. Некоторые семьи отдали мне зуб, другие — коготь, кусок позвоночника или палец. На каждом подношении вырезаны символы на драконьем языке с именем погибшего. Семьи оставляют себе несколько костей. Кто-то носит реликвии, кто-то выставляет их в своих пещерах.
Варекс летит рядом со мной по пути к следующей пещере. Как принц равного ранга, он тоже мог бы попросить костное подношение, но предоставил эту честь мне.
В течение следующих нескольких недель мой клан разместит оставшиеся кости павших на равнинах острова, создавая дорожки и спирали, узоры, которые мы сможем видеть с неба. Со временем кости осядут в землю, трава покроет их, и мы обретём покой.
— Семья Мордессы — последняя, — шепчет Варекс.
У моей Наречённой было два отца — Ардун и Ианет. Они объединились десятилетия назад и удочерили Мордессу после того, как её родители погибли при обвале. С тех пор Мордесса стала их любимой дочерью, их гордостью и радостью.
— У меня нет её кости, чтобы отдать отцам. — Мой голос охрип от стенаний, которые я разделял с другими семьями. — Я совершил ужасную ошибку, Варекс. Нам следовало остаться в Гилхорне до рассвета и собрать кости павших. Я был слишком поспешен в своём стремлении к мести.
— Мы должны были захватить столицу внезапно, — отвечает он.
— Нет, мы могли бы подождать и напасть с армией. Мы могли бы захватить женщин позже, после того, как город пал бы.
— Король Ворейна мог и не отдать нам
