Великая княжна Настасья (СИ) - Лин Айлин
***
Интерлюдия
Могута Мстиславович
Воевода неспешно двигался по лесу, подстраиваясь под шаг Настасьи. Тяжёлые думы одолевали старого воина. Странная была княжна, притихшая, не разговаривала совсем, а в глазах страх. Будто не домой он вёл её, а в полон. Богатырь надеялся, что рядом с матерью ей станет легче, приласкает, приголубит княгинюшка дочь, да и забудутся кошмары девичьи.
Скоро уже покажется широкий луг, что отделяет Вежу от леса, завиднеются высокие стены родного города, то-то радости будет родителям, когда вернёт им дочь живой и невредимой. И всё же странное беспокойство томило Могуту, словно и не Настю вёл он, а чужого человека. Встряхнув головой, отогнал нелёгкие мысли от себя. Поутру, осмотрев избушку и поляну, нашёл останки старой ведуньи и Аксиньи, волки растерзав тела почти не тронули головы и конечности убитых, видел воин изрезанную руку, знал, зачем ведьмы кровь свою проливают. Заметил и полустёртые руны на полу хижины, знаки кровной мести и воздаяния. Случайно ли попали они с Настей в ту ночь к ведьме? Или по воле богов пришли в час, когда вершилось их предназначение? Могута не был хорошо знаком с ведовством, но от деда слышал, что способны сильные ворожеи в свой смертный час призвать богов, моля о справедливости или мести и изменить судьбу. А уж Желя была ведьмой старой и опытной, страшная кара ожидала обидчиков, особливо, ежели просила она не за себя, а за других…
Что напали на хозяек степняки, не было сомнения: земля вокруг избушки изрыта копытами, да и сами женщины избиты в кровь. Видно, снасильничали Аксютку, а старуха не смогла защитить свою воспитанницу. Плохо это, печенеги не любили лесов и боялись, стараясь обходить стороной, не забредая в чащу. Да и передвигались они верхом, где уж коню по буреломам непролазным разогнаться. Лес полон ловушек, оступись скакун, шагни в нору или запнись о корень, сломает ногу. Зримо, новую хитрость придумали кочевники, что решились идти по ненавистному лесу. Потому и не сразу заметили их дозорные, не ждали, что придёт беда из родных чащ, где хоронились деревенские от набегов.
Сильна дружина вежинская, добротны укрепления, могучи стены, а вот не устояли перед печенегами. Надо думать, как теперь оборонять город, хитры степняки, да в родном доме и стены помогают. Справятся русичи, не впервой.
Вилась тропка под ногами, вот уже и показалось чистое приволье полей, что встречали на подступах к городу. Присмотревшись, заметил Могута, что недалеко от вала, что отделял город от степи, возвышается небольшой холм, не виданный здесь доселе. К нему подвозили на телегах крупные поленья.
Да это же краду (прим. автора – высокий деревянный помост, на котором сжигали усопшего, погребальный костёр), собирают, княжичей хоронить! Не пошёл воевода к кургану, надо отвести сначала Настеньку к родным, увидеться с князем. После вместе будут они провожать в последний путь княжеских сыновей.
Люди, толпившиеся у ворот, скоро заметили двух путников.
- Это же Могута! – раздавалось со всех сторон, - глядите, и княжна с ним!
Воевода пошёл к старому воину Войко, с которым вместе наставляли молодых дружинников. Тот спешил навстречу Могуте, сняв шапку.
- Поздорову тебе, воевода вяжинский. Да где ты пропадал? Уже и не чаяли мы отыскать тебя живым. И княжну сберёг, смилостивились боги над нами, не дали умереть всему роду княжескому.
Старый воин в недоумении остановился, глядя на Войко:
- В своём ли ты уме, друже? Какому всему роду? Где князь? – воевода словно скала надвигался на старика.
- Не гневайся, Могута, сначала выслушай, что стряслось в Веже. Да толком расскажи, когда ты покинул город? – поклонился воеводе Войко.
- Знамо когда, - нахмурился воевода, - как начал гореть детинец, поспешил я на защиту княжичей, да поздно было, одну только Настасью и уберёг, свёз её в лес к Желе, слаба была княжна, едва богам душу не отдала. Поступил так, поскольку услышал горн княжеский - подъехал Братислав с дружиной к городу, не мог я ошибиться!
Печально вздохнул старый Войко:
- Так-то оно так, отбил князь печенегов, погнали басурман по степи, в город к палатам своим поспешил Братислав, да только на одной из улиц притаился степняк, не приметили сразу пса печенежского. Пустил он стрелу в князя, видно, прогневили мы богов, аккурат под бармицу попала она, умер кормилец наш, так и не узнав, что нет в живых детей. Уже и не чаяли мы узреть Настасью Братиславовну живой, думали в полон юную княжну угнали. А видишь как, удалось тебе её уберечь, - в глазах воина показались слёзы, он всё кланялся девочке, стараясь прикоснуться хоть к её одежде, не веря, что жива дочь князя.
Нахмурился Могута, новость подкосила старого воина, опустились могучие плечи, да делать нечего. Взяв княжну за руку, отправился воевода к княжеским палатам, возле которых уже стояла ладья с почившим князем и сыновьями, ожидали мёртвые своего последнего часа, когда взметнётся к небу костёр и Карна (прим. автора – славянская богиня скорби и грусти, которая встречает умерших в Нави, загробном мире) встретит умерших, чтобы проводить их в последний путь.
Увидала дворня воеводу с юной княжной, с плачем и оханьем бросились к Настасье девки да мамки. Не чаяли уж увидеть её живой. Повели дочь князя в палаты, где предстоит ей готовиться к страве (прим. автора – пир-поминки).
Глава 6
Остальная часть пути прошла словно в тумане. Вот мы подошли к городу, где воин, долго разговаривал со стариком. А потом отвёл меня к высокому терему, наполовину разрушенному огнём. В городе тоже то и дело встречались сожжённые избы, слышался бабий плач. Перед теремом ко мне подбежали женщины, рыдая и причитая, обнимали, отведя затем в роскошные комнаты, которые не тронул огонь.
Я молчала, боясь выдать себя. Но меня сильно и не расспрашивали, лица служанок были заплаканы. Ко мне подошла старая женщина, наряд её был богаче, чем у других. Кликнув девушек, старуха повела меня в баню, где меня долго мыли, оттирая от сажи.
Затем она же провела меня в богато украшенную спальню, где уже готовили платье.
Всё, что мне удалось понять из обрывков подслушанных разговоров, что умер князь и вся его семья. Девушки жалели меня, обращались ласково и бережно, точно с фарфоровой куклой.
Так, выходит, я дочь князя?!
В голове, словно мошкара, метались мысли. Ведь княжескую семью знает каждый, скоро поймут, что я не та, за кого себя выдаю. Как мне вести себя?
Пока сильно притворяться и не потребовалось, скорее всего, служанки решили, что я страшно горюю и слова сказать не могу.
Просушив волосы и заплетя косу, девушки принесли мне одежду, старая женщина, которую все называли Даной, поторапливала служанок, ежеминутно прикрикивая на них.
Меня обрядили сначала в длинную, до пят рубаху из тончайшего льна, мягкого, словно вторая кожа. Поверх надели белое свободное платье, крупный воротник, рукава и подол были украшены золотым шитьём и жемчугом, завершил наряд богатый широкий пояс, также в золоте и жемчугах. Голову украсил золотой обруч, с которого у висков спускались подвески. Поднесли кожаные сапожки, все унизанные украшениями. Сверху накинули белый плащ, богато расшитый и подбитый мехом. На руках застегнули золотые же браслеты, пальцы украсили перстнями. Одобрительно оглядев мой наряд, Дана повела меня вниз, где уже ждал воевода. Увидев знакомое лицо, я приободрилась. Со старым воином мне было как-то спокойней. Он подошёл ко мне и взял за руки:
- Крепись Настасьюшка, время пришло, - и, не говоря более ни слова, вывел наружу, где стояла большая ладья.
Во дворе толпился народ. Замерли солдаты в кольчугах и плащах, местная знать в богатых одеждах, виднелся и люд попроще.
Нас проводили к сходням, спускавшимся из ладьи. Воевода помог мне подняться. На широком судне лежали на богато убранном низком ложе тела четырёх человек. Так вот вы какие, мои родственники!
