Измена. Притворись моим драконом - Эль Вайра
О, как же сильно мне хочется проверить! Метнуться в сторону ванной и убедиться, что она и правда пуста. Но это будет значить, что мне до сих пор есть дело, с кем Синклер проводит ночи. А мне на это наплевать. Давно и решительно.
А даже если бы было не наплевать, то я предпочла бы умереть на месте, чем доставила бы мужу удовольствие узнать об этом.
Так что я приказываю себе остаться в его спальне.
— Неважно, кто у тебя в ванной, я всё равно здесь не за этим…
— Роми, я не видел Мелиссу с того самого дня, как ты ушла.
Его внезапное (и лживое) признание чуть не сбивает меня с толку. Он произнес это так искренне… Прекрасный, талантливый актер.
Син открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но я поднимаю руку, призывая его умолкнуть.
— Пожалуйста, Син, не надо! Я приехала не за этим.
Вряд ли я смогу спокойно стоять и слушать его очередные попытки отрицать вину. Мы уже проходили это, и факт остается фактом: Син может быть очарователен, но он всё еще лжец. Никакие дискуссии этого не изменят.
Он разочарованно вздыхает. Его черед скрещивать руки и смотреть на меня с прищуром.
— Тогда зачем ты приехала, Роми?
Он не мог бы перестать называть меня по имени? Это было бы очень кстати. Избавило бы меня от непрошенных воспоминаний. Например, о том, как в этой самой спальне он шептал мое имя на ухо, когда мы оставались одни и…
О Боги. Меня бросает в жар. Надеюсь, не слишком заметно, как мои щеки пылают. Но это всё не я, это Синклер! Его драконья натура и исходящее от него тепло. Да, это в нем проблема. Вовсе не во мне. К тому же, еще и очаг горит…
— Я приехала, потому что… Мой дедушка умирает.
Глаза Синклера округляются, а потом наполняются печалью.
— Очень жаль это слышать, — говорит он с теплотой, от которой у меня наворачиваются слезы.
— Мама говорит, что он тяжело болен, и что он вряд ли…
Я останавливаюсь, чтобы подавить всхлип. По дороге сюда я репетировала все эти фразы, но это всё равно слишком сложно.
Син проявляет милосердие и заканчивает за меня.
— Он вряд ли долго проживет, да?
Не хочется чувствовать благодарности, но я всё-таки чувствую. И киваю.
— Да. Мы молимся, чтобы он пережил Хон Галан, и поэтому…
Вот и началась самая сложная часть моего визита. Гул в ушах стоит такой, что я почти не слышу собственных мыслей. А надо бы.
— И поэтому… что? — мягко подталкивает меня Синклер.
Я снова смотрю на него, а он всё еще в этом чертовом полотенце, такой красивый… Да ради всего святого! Как можно собраться, когда он практически голый?!
Я трясу головой и отвожу глаза.
— И поэтому я подумала, что тебе… тебе просто следует знать.
Боги, какой же абсурд. Так никуда не годится. Я вовсе собой не довольна.
Почему я не могу просто сказать ему то, что должна?
Я осмеливаюсь взглянуть на Сина еще раз и вижу, как он проводит рукой по волосам, а потом сужает на мне взгляд. К нему возвращается лукавство.
— Хочешь сказать, ты приехала, чтобы просто рассказать мне об этом? Нет, Роми, тут что-то не так. Джас мог бы с тем же успехом сказать мне то же самое. Чего ты хочешь на самом деле?
Ну надо же, какой догадливый. Разве все красавцы не должны быть немного туповаты?
Но Син никогда не был глупым, не стоило об этом забывать.
Проклятье.
Я набираю в грудь воздуха и думаю лишь о том, что от следующих моих слов будет зависеть счастье дедушки в его последние дни на земле.
— Синклер, я… я подумала, что, учитывая обстоятельства, нам следует провести этот Хон Галан вместе. Ты поедешь со мной Горф-нест?
Дело сделано, ура! Я всё-таки смогла произнести вслух. Молодец, Романия!
Теперь осталась самая малость — услышать его ответ. Но ответа не следует… Вместо этого Син таращится на меня во все глаза. Признаться, я ожидала вовсе не этого. Мне казалось, что он должен рассмеяться или что-нибудь в этом духе. Как в таких случаях поступают мерзавцы?
Секунды идут. Тишина становится неловкой. Во мне поднимается паника. Ну, Синклер… Если он заставит меня повторяться, этот день закончится убийством! Его убийством.
Но Син наконец-то приходит в себя и наклоняет голову набок, а потом произносит:
— Погоди-ка… А зачем нам ехать в Горф-нест вместе? Какой в этом смысл?
Ой-ой…
— Эм… а разве Джас тебе не рассказывал? — я как можно наивнее хлопаю глазами.
— Что он должен был мне рассказать?
Хочется провалиться сквозь землю. Разговор идет вовсе не так, как я планировала. Син не должен был задавать вопросы, он должен был просто ответить «да» или «нет».
— Кхм-кхм, — я пытаюсь подобрать слова. — Мне казалось, Джас поставил тебя в известность, что мы… мы никогда не говорили дедушке… о нас с тобой…
Мой голос затихает. Я даю себе мысленный подзатыльник за то, что не могу завершить свою мысль.
Брови Синклера взлетают наверх.
— То есть, ты не сказала дедушке, что обвинила меня в неверности и отказалась выслушать?
Возмущение вспыхивает, и я подаюсь вперед.
— Я не собираюсь спорить об этом сейчас! — шиплю я на Сина. — Мы уже давно сказали друг другу всё, что думаем по этому поводу. Но если у тебя хватает наглости врать мне даже в такую минуту, я лучше уйду!
И я почти исполняю угрозу, разворачиваясь на пятках, но Синклер меня останавливает.
— Роми, стой!
Я замираю на месте. Стою, как он и просит. Но все еще отказываюсь смотреть в его красивые, но такие лживые глаза.
И всё же стоит воздать хвалу небесам за то, что Син меня остановил. Не знаю, как бы мне самой удалось это сделать. И как бы я заставила его согласиться поехать в Горф-нест, если бы ушла сейчас.
Я не должна была поддаваться эмоциям. Но еще один спор о Мелиссе — это выше моих сил.
Сделав глубокий вдох, я всё-таки поворачиваюсь к Синклеру.
— Ты права, Роми, — печально вздыхает он. — Споры сейчас неуместны. И всё-таки, почему ты не рассказала дедушке о нас?
Я отвожу взгляд в сторону и смотрю на широкое кресло, стоящее у камина… Стараюсь не вспоминать, как отдавалась мужу в этом самом кресле.
На самом деле, мы делали это везде. В этой комнате нет поверхности, которую мы
