Мицелий - Софья Ковыль
Но Даша разобрала.
– Что, простите?..
– Я ничего не говорил.
И он взъерошил волосы полотенцем, суша их. Причесал бороду пальцами, провел мизинцем по раковине уха…
«До чего же похож на Пельменного Человека,» – отвлеченно подумала Даша.
– Что теперь делать, Сергей Гавриилыч? – наконец осмелившись, подала она голос.
Он накинул полотенце на бедра, отогнул край, повернул голову к ней:
– Как что? Работать, конечно же. Растворы сами себя не замешают.
Прошла секунда.
Две.
Три.
– А, это, а как же?..
– Да, конечно, и то верно, и как я мог забыть, – спохватившись, сказал Сергей Гавриилыч, – сейчас обеденный перерыв. Но после попрошу не отлынивать, Дарья. В тебя ведь даже грибница не проросла.
Это было резонное замечание. Даша кивнула и тоже взяла полотенце.
– Поняла, Сергей Гавриилыч.
Он лучезарно улыбнулся ей:
– Вы подающий надежды сотрудник, Дарья.
И это замечание было резонным.
Глава 3
Даша очень устала в тот день. И сны ей снились беспокойные. В них были трупы, обшитые целлофаном, облитые дезраствором ящики трупов, а трупы были мягкие и хрупкие, ломались в руках с грибным хрустом, из надломов вылетала пыль черных спор. Даша и Сергей Гавриилыч тащили их в лес, закапывали, сбрасывали в канализацию, сжигали… Вместе.
И все было так абсурдно и важно, так жутко – и странно, что ей было так легко. Легко от того, что она никак не может из этого выбраться. Легко от того, что никак не может ни на что повлиять…
Это же сон.
Утром Даша выпила граненый стакан чайного гриба, включила телефон и набрала абонента «Мама».
Даша давно не говорила с ней. И зря, конечно, совсем зря.
Длинный гудок – первый. Второй. Третий…
По правилам делового этикета, невежливо звонить дольше пяти гудков. Но именно на пятом мама взяла трубку.
– Алло-о, – сонно протянула Даша.
Переключила на громкую связь. Поставила чайник: щелкнула и зажглась синим плита.
Достала из холодильника вареные яйца: их Даша варила впрок. Во-первых, экономия, во-вторых…
– Привет, дочь, – с помехами отозвался телефон. Так привычно, так по-родному. – А то все не звонишь и не звонишь. Думали, уж и не хочешь с нами разгова-аривать…
Мама журила по-доброму. Это же мама.
– Ну, знаешь, то то, то се… Я ведь не отдыхаю здесь. Я здесь вроде как работаю.
– Вроде как?
– Эй, ну не придирайся к словам, – ответила Даша, растянула рот в виноватой улыбке.
Это же мама.
–Да я ведь не в укор, – и мамина улыбка считывалась Дашей даже на этом конце трубки. От этого было тепло. И совсем немного тоскливо. – Соскучилась по дому поди?
– Ну, та-ак… немножко. Но я ведь совсем недавно уехала из дому, в конце концов… Еще учебный год, может, приеду только зимой, а может, только следующим летом.
«…если не разлажусь на всякое живое и сладкое,» – додумала Даша. Но говорить, конечно, не стала. Продолжила другое:
– А тут особо и нет времени скучать. Сегодня хоть встала пораньше, а еще немножко и пойду в лабу, покопаюсь там с… со всяким, в общем, потом… потом вечер.
Фразу Даша закончила совсем тихо. Почти неслышно из-за гула вскипающего чайника. Конечно, он вскипал: мутнел блестяще-металлический корпус, у носика собирался пар…
Даша хорошо знала свой чайник. Почти так, как знала свою мать.
– Но тебе как, нравится там работать? Не хочешь перейти куда-нибудь в другое место? Может, даже не по специальности, а что-то… более расслабленное. Знаешь, ты же говорила, что диссертацию в твоей лаборатории, – «твоей» звучало приятно, хотя не было правдой. Даша улыбнулась. Продолжила слушать. – …ты вряд ли сможешь написать, так? Я же ничего не путаю?
Она не путала. Сама знала, что не путала, Даша знала, что не путала – и они даже обе знали, что Даша тогда сказала не «вряд ли смогу», а «хрен мне дадут ее написать», но…
Иногда в их общении была уместна легкая лирическая недосказанность.
– …так почему бы не найти более, ну, перспективное место?
– Ну мам.
Чайник затих и через пару секунд тонко засвистел: Даша выключила комфорку. Кинула в кружку пакетик чая и залила его крутым кипятком.
Ручка чайника была горячей, но не до ожога. Она надеялась, что не до ожога…
– Но тебе разве не хочется лучшего? Да и, знаешь… это точно не что-то опасное? Ты как-то говорила про то, что работаешь в респираторе и… обмундировании, в общем. Это все не спроста, а? Может, не стоит оно того?
Даша кинула в чай сахар, разбила яйцо о стол: это получилось очень громко.
«В следующий раз лучше ложкой,» – подумала Даша.
За окном начал капать, червями стекать по стеклу дождь.
– Даша, мне что-то не спокойно. Еще и сон какой-то снился…
– Какой?
– Не помню уже. Беспокойный. И, кажется, про тебя. У меня такое чувство, что про тебя, понимаешь, Даш?
– Понимаю.
– Это ведь не что-то не?..
– Нет-нет, мам, точно. Все в рамках этого, как его… в рамках, в общем, – закончила Даша. – Сегодня же не пятница, значит, сон был все равно не вещий!
И зачерпнула белую, жидкую у желтка мякоть яйца. Несоленую – это зря…
– Смешная ты, Даш.
– А что?
– Пятница же.
Ложка замерла в руке Даши, и она поняла: и впрямь пятница.
С четверга на пятницу – вещие сны,
Правдивые сны
О трупах и грибах.
– Ой, да глупости все это, – отмахнулась Даша, посыпала яйцо крупной солью, зачерпнула ложкой.
Желток был совсем ледяным.
– Ну, это да, конечно, – без особой уверенности протянула мама. – Ты, как деятель науки, в суеверия не веришь?
– Ой, ну ма-ам, какой я «деятель науки»… бездеятель. И, пожалуй, даже верю. И все равно мне кажется, что переживать не о чем.
Даша раскрыла клипсу на пакете с хлебом, взяла кусок: белого, сладкого.
– Ну, не о чем так не о чем, – согласился голос в трубке. Зашуршал ветер: мама куда-то шла. – Слушай, Дашь…
– Что такое?
– Я знаю, что ты у меня умная девочка. И взрослая. Но все равно пообещай мне, что не будешь вмешиваться ни во что опасное, ладно?
Даша отхлебнула чай: прекрасный вкус. Прекрасный сахар. Главное, что сладкий.
Вдруг, спохватившись, вытащила ложечку из кружки: отсутствие женихов и, в перспективе, замужества, Даше виделось крайне нежелательным.
Даша все пыталась вспомнить, когда же, так давно, она не вытащила ложечку?..
Не вспоминала. И надежда продолжала питаться слабой на события памятью.
– Ну, это уже какая-то паранойя, я считаю, – заметила Даша, поставила руку под щеку. – В какое опасное? Я работаю с самыми мирными существами на планете!
