Сьюзен Кэррол - Охотница

— Я не... Я... — Найсмит поперхнулся словами, когда Готье нажал на лезвие достаточно для того, чтобы выпустить тонкую струйку крови.

— Когда я говорил, что я восхищался вашим актерским талантом, я не имел в виду спектакль, который смотрел на днях в театре «Корона». Я был гораздо больше потрясен тем, как вы сыграли свою роль другой ночью. Там, наверху утеса.

Дрожащими губами Найсмит попытался вымолвить слова отрицания, но его слабая попытка возразить окончилась только испуганным стоном.

Готье задрал мокрый рукав Найсмита. Даже в полумраке клеймо в форме розы выделялось красным пятном на его бледной коже.

— Очень опасно танцевать с ведьмами в лунном свете, малыш. — Готье оскалил зубы в кровожадной ухмылке. — Даже такой умный мальчик, как вы, может подпалить себя.

Глава 17

Гроза продолжала бушевать, но в «Красном олене», где нашли себе приют Кэт с Мартином, было тепло и сухо. Мартин снял им комнату в задней части гостиницы. Это была скромная спальня, но значительно чище и удобнее той, в которой остановилась Кэт, когда впервые приехала в Лондон. Она пригладила волосы и повесила плащ на спинку стула около дублета Мартина. Он уже разделся до рубашки и штанов. Подложив еще одно полено в огонь, он прошлепал к окну босыми ногами.

Мартин загородился руками от света и стал напряженно вглядываться в темноту.

— Думаю, мы ускользнули от всякого преследования, но будет разумнее притаиться на некоторое время, по крайней мере, пока гроза не пройдет.

Ливень рассеял привычное тепло августа, охладив воздух. Кэт растирала руки и дрожала всем телом.

— Мы, вероятно, застрянем здесь еще по меньшей мере на несколько часов. Вам надо бы снять с себя мокрые ботинки и чулки и постараться согреться. — У Мартина вытянулось лицо, когда он скользнул взглядом по ее одеянию. — Я вижу, вы снова напялили на себя мои бричесы.

— Я, похоже, скучаю без них, — озорно улыбнувшись, заметила Кэт. — Хотя сейчас они ужасно мокрые.

— Так почему бы вам не снять их с себя? — предложил Мартин с плутовской улыбкой. — Вот уж не хотел бы, чтобы вы простудились и умерли, petit chatte.

Кэт помотала головой и натянуто рассмеялась. Их недавнее приключение разрушило напряженность между нею и Мартином, восстановив их привычное общение, полное поддразнивания и препирательств.

— Как бы я ни была благодарна вам за то, что вы сняли эту комнату, разожгли этот великолепный огонь, согревающий нас, — заговорила Кэт, с серьезным видом сложив руки на груди, — я подозреваю, что вы больше печетесь об этой проклятой картине, чем о сохранении моего здоровья.

Мартин возмущенно фыркнул, но шагнул к небольшому сосновому столу, и, развернув холст, тщательно разгладил его.

— Как вы думаете, холст не пострадал? — с тревогой спросил он.

Присоединившись к нему, Кэт покачала головой. Она все еще никак не могла взять в толк, зачем Мартин пустился на такой отчаянный поступок ради какой-то картины. Ничего примечательного, кроме, возможно, надписи на латыни, в портрете этом, на ее взгляд, не было.

— HimibisuntComites, quosipsaPericuladucunt, — нараспев прочитала Кэт.

— Вы читаете по-латыни? — нетерпеливо спросил Мартин. — И что это означает?

Кэт задумалась на мгновение и затем приблизительно перевела:

— Эти люди — мои товарищи, и нас сплотила опасность.

Девиз ничего не говорил ей, но, видимо, это имело какое-то значение для Мартина, потому что он пробормотал про себя:

— Неужели Бабингтон и впрямь такой глупец?!

— Кто такой Бабингтон? Какая опасность? И что такого ценного в этой картине? — возмущенно потребовала ответа Кэт. — Кто эти шесть разряженных павлинов?

— Мертвецы. Или скоро ими будут, — удовлетворение Мартина от успешно выполненной операции, похоже, стало исчезать. Он окинул Кэт мрачным взглядом. — Боже праведный, вы и понятия не имеете, как мне жаль, что вы проследили меня этой ночью. Меньше всего я хотел бы втягивать вас в это злосчастное дело. Простите меня.

— Я сама решила выследить вас, — Кэт нетерпеливо отмахнулась от его извинений. — Но теперь уж точно мне бы хотелось узнать, во что это вы меня якобы втянули.

— Лучше не стоит, поскольку вам это будет не по душе.

— Нет уж, все равно рассказывайте.

Тут одно из поленьев в камине покачнулось и упало, угрожая выкатиться на пол, обдав все вокруг разлетающимися искрами. Это позволило Мартину потянуть с ответом. Кэт последовала за ним к очагу, хлюпая мокрыми ботинками. Она уселась на низком табурете и стала снимать башмаки и чулки. Ее плащ отлично защитил рубашку, но штаны промокли насквозь и мешком спускались к коленям, придавая ей совсем жалкий вид.

После минутного колебания она встала и расстегнула ремень, на котором крепился ее кинжал. Опершись о стену, она начала стаскивать штаны. Это наконец-то привлекло внимание Мартина.

Его глаза расширились, он воскликнул:

— Кэт, что вы делаете?

— Следую вашему совету.

— Я же всего лишь подкалывал вас. — Он поспешно отступил и демонстративно стал смотреть в окно.

Кэт прервала свою борьбу с мокрой тканью, и этого времени ей хватило, чтобы, вытянувшись, ткнуть его между лопатками.

— Не стоит так уж стараться изображать из себя джентльмена. Мы оба знаем, что я не особо страдаю девичьей скромностью. Кроме того, вы только напряжете ваши глаза, пытаясь поймать мое отражение в оконном стекле.

— Я бы никогда... — начал было возражать Мартин, но тут же обернулся и виновато посмотрел на нее. Он больше не стал притворно отводить взгляд, пока она продолжала воевать с мокрыми штанами.

Рубашка Мартина была ей значительно ниже колен, но, стаскивая чулки, она, должно быть, оказалась небрежна, и он сумел разглядеть достаточно, поскольку восхищенно заметил:

— У вас великолепные ноги.

— Спасибо. Немного коротковаты, но они хорошо мне служат, когда мне надо куда-нибудь добраться. — Хотя она и улыбалась ему, ее взгляд оставался требовательным и прямым. — Достаточно затяжек, Ле Луп. Вы каким-то образом оказались втянуты в пренеприятное дело. И втянуты давно, видимо, еще до моего появления у вас в Лондоне. Что происходит? Я хочу услышать правду. Я полагаю, что я заслужила это право.

— Вы заслужили много большего. Мне никогда не расплатиться с вами. — Но Мартин все еще испытывал нежелание начинать рассказ, который, он знал это, вызвал бы у нее только презрение к его безнадежному безрассудству, дорого обошедшемуся безумию и двуличности.

Эта ночь была такой приятной, наполненной смехом Кэт и их дружеской пикировкой. Совсем как раньше. Ему не хотелось, чтобы все это закончилось.