Призыв ведьмы. Часть 2 - Эйлин Торен
— Я передам вашу просьбу достопочтенному ферану, — мужчина пересиливал себя, чтобы говорить как можно отстранённее. — Хотя можете не особо переживать, так как совсем скоро дом уедет в Зарну и наш эйол, который видел ферана во время его поездки, сможет с ним поговорить и проверить, есть ли на нём ведьмовской заговор. Что до разговоров людей, — митар покачал головой, — не пристало человеку истины, веры и служителю Верховного бога, да сохранит он нас от бед, болезней и войны, слушать сплетни баб и мужиков, праздно слоняющихся и дела своего не знающих.
— Я не сказал, что верю этим словам, достопочтенный митар, — встрепенулся эйол. — Но и сказать, что они меня не тревожат, я не могу. Вот если бы достопочтенный феран чаще посещал дом веры…
— У связанного заботой о нас всех достопочтенного ферана нет времени, а порой и сил, чтобы посещать дом веры, — отрезал митар.
Эйол видимо хотел что-то возразить, но решил-таки ничего не добавлять к тому, что сказал, или понял, что переспорить безбожников Горан невозможно.
Кажется ни один представитель веры не сталкивался с таким вопиющим пренебрежением законом Верховного бога со стороны главного дома ферната, как эйолы в Изарии.
Этим грешили все Гораны. Данэ Роара — Рэйра Горан считал, что вера не для него, да и его можно было понять, потому как получив в супруги набожную, но такую страшную, невыносимо душную, вечно скорбную и жестокую женщину, ему оставалось только молиться Хэнгу, богу смерти и войны, а так же его брату Дрангу, богу огня, ярости и оружия, повелителю мастеров стального дела, чтобы скорее началась очередная война, и можно было поскорее убраться из дому от ненавистной и вездесущей ферины. Хотя сам по себе Рэйра Горан был невероятно мирным человеком. Он и Трит-то построил именно для того, чтобы быть подальше от Зарны и своей супруги.
Эарган Горан был известен тем, что людей веры вообще презирал, и эйолы имели на его земле право слова только, потому что “боги — отдушина простых и непросвещённых”.
И конечно все знали о том, как Эарган Горан любил грешить, сколько у него было наложниц и, что даже в военные походы, он отправлялся с не менее чем двумя представительницами своего харна, а чаще всего брал трёх или четырёх. А главное именно в обозах наложниц ехал эйол — это было больше, чем презрение и попрание закона.
И при этом, за всё то время, что Эарган был фераном, ни один эйол с ним не говорил, ни разу. Всё решал отец Роара — Рейнар Горан. И сам он был достаточно верующим человеком, но только до того момента, пока не погибла его супруга, рожая сына, и всё — вера в Верховного бога для Рейнара тоже перестала иметь силу, значение, да и существовать.
Рэтар не далеко ушёл от отца и танара, но сложно винить человека, попавшего на войну и увидевшего все её ужасы в столь юном возрасте, в неверии или сомнении в том, что Верховный бог существует и может кому-то чем-то помочь.
Сам Роар не то, чтобы отрицал существование богов и Верховного бога в частности, но и примеров подтверждений их божественного участия в жизни тех, кто ему усиленно молился, у митара не было. А самих эйолов он избегал, потому что видел как слова их идут вразрез с деяниями.
Что до Элгора — тот кажется думал так же как Эарган и вообще был очень на него похож. Тёрк любил ввернуть эту шутейку — что брат Роара больше похож на своего танара, чем на отца. Все понимали на что он намекал — Рейнар любил только одну женщину, и даже ей ребёнка сделал скрепя сердце, по принуждению, предчувствуя беду, что до второй супруги… многие за спинами говорили, что ребенка второй супруге Рейнара сделал старший брат, то есть Эарган Горан. И сейчас своим характером Элгор эти слухи активно подпитывал в правдивую сторону, хотя танара совсем не знал и, когда тот погиб, был маленьким.
Проверив подготовление к кострам, поговорив с людьми из корты службы, обеспечивающими сейчас безопасность селения, собравшись уходить, Роар наткнулся на Шерга.
Вот уж от кого у Роара сводило челюсть. Сама мысль, что в нём текла одинаковая, родственная кровь, вызывала не просто негодование, эта мысль приводила в ярость.
Этого человека митар до неконтролируемой злости ненавидел, ненавидел как никого больше. И Шерга это знал, и потому то, что он подошёл к Роару сам, было просто немыслимо. Впрочем общаться с ним приходилось всё равно, через силу, потому что митар никуда не мог деть свои обязанности и держать лицо, не только своё, но и целого дома, было принципиально важно.
Никому из простых изарийцев, прекрасно знающих кто перед ними, не пристало видеть, как наследник титула ферана приходит в ярость необоснованно и на пустом месте.
— Роар? — кивнул Шерга, потом ухмыльнулся и поправился и поклонился. — Достопочтенный митар.
— Шерга, — кивнул в ответ митар, с трудом сдерживаясь, хорошо хоть улыбаться не надо.
— Я хотел попросить тебя, достопочтенный митар. Попроси за меня у ферана. Я знаю, что я виноват, что просмотрел шальных, но ходить среди воинов… Роар, это слишком. Сколько можно? Ты мой непосредственный командир, ты мой тан, в конце концов, — от этого напоминания стало тошно, — прости меня, Роар. Я виноват. Из-за меня ты чуть не умер, но сейчас всё хорошо же, попроси Рэтара, чтобы до того, как дом отправится в Зарну, он вернул меня на моё прежнее место. Хотя бы простите меня ради благословения Изар.
Шерга кивнул в сторону костров. И впервые за много времени он старался говорить нормально. В нём не было надменности и дерзости, которая была обычно. Да и то, что он подошёл непосредственно к Роару, не боясь быть проигнорированным или усугубить своё положение, было весьма странно.
Неужели так тяжко было быть простым воином и патрулировать местность вокруг Трита?
Сам Роар делал это постоянно и в этом не было ничего такого, вот в Зарне было сложно, а тут… Да и сколько времени прошло с момента его наказания? Несколько дней? Рановато взвыл.
— Хорошо, я передам твою просьбу ферану, — тем не менее ответил митар, решив посмотреть, что из этого будет
— Благодарю, Роар, точнее достопочтенный митар, — Шерга снова поклонился и приставил руку к груди.
В патрулях не происходило ничего. Не было никакой опасности. И простые воины, как уже доложили митару, всячески негодовали против, как они считали, бессмысленных,
