Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия

— Спасибо, дальше я сама…

— За что спасибо? У меня действительно есть к вам одно неотложное дело. Идёмте.

— Вам нужна помощь? — поинтересовалась я, увидев, что мы действительно приближаемся к целительскому корпусу. — Простите, но я устала и не в форме. Могу только прибить. Хватит с меня исцелений, — нервный смешок срывается с губ, а горло неожиданно обжигает боль, словно в открытую рану плеснули кипятка с перцем и солью.

Печать о неразглашении на меня всё-таки наложили — хмурый седой маг с крупным носом и сердитым взглядом.

— Нет, просто у меня здесь позаимствовано маленькое персональное убежище. Хочется, знаете ли, иногда побыть одному.

И мы действительно обошли здание и зашли с противоположной от главного входа стороны. Небольшую незаметную дверь Сэр Джордас открыл своим ключом.

— Что, так скучно и просто, безо всяких жутких заклинаний?

— Вот ещё, буду я заморачиваться. Проходите, Джейма.

Если бы я была не настолько измученная, я бы сопротивлялась и требовала отпустить меня, а так — безропотно прошла по узкому коридорчику вглубь. Обнаруженная комнатка действительно походила на "убежище", скромную холостяцкую конуру: стол, кресло, кровать. В меру пыльно, в меру лаконично. Я села на кресло, предварительно переложив на пол стопку явно научных, растрёпанных и зачитанных до дыр книг, стряхнула пыль, сложила руки на колени, как примерная девочка-отличница, огляделась без особого стеснения. На полу у кровати — конусовидная бутылка с каким-то красным напитком. На стене — навесной календарь, который не переворачивали с весны. На столе лежала игральная доска со сложным орнаментом-узором игрового поля, чёрные и белые шашки были свалены рядом неаккуратной кучкой. Сэр Джордас, возившийся где-то снаружи, наконец вошёл тоже, опустился на скрипнувшую кровать. Молча, словно и не было у него ко мне никакого важного дела.

— Зачем вы бороду отращиваете? — не придумав ничего лучше, спросила я, расставляя на доске фигурки, встала и принялась расставлять фигурки.

— Чтобы помнить о том, что мне уже далеко не двадцать, — сэр Джордас поджал ноги, усаживаясь поудобнее, и уставился на доску с таким видом, будто никогда ничего интереснее не видел.

— Белые как будто маги жизни, а чёрные — маги смерти. Да будет бой! — бездумно провозгласила я.

— Как, как вы сказали? Почему так? Почему вы их противопоставляете?

— А разве вам уже не двадцать?! — запоздало, деланно изумилась я. — Не знаю, почему. После опыта общения с леди Сейкен…

«И после рассказов адьюта о восстании слишком талантливых магов. Уверена на все сто, это были маги жизни. Экспериментами и мечтами о воскрешении бредили именно они».

— Не относитесь к этому так легкомысленно.

— Когда вы успели снова перейти со мной на "вы"? Я и не отношусь, — и, помедлив, таки спросила. — Она… жива?

— Не исключено… Вы…ты хотя бы знаешь правила игры, Джейма? Они довольно сложные, у меня есть пара книг с описанием…

— Разумеется, — я мило улыбнулась. — В школе была чемпионкой в "ядрышках".

— Какие ещё "ядрышки"?! Вообще-то, это другая игра… — он тоже улыбнулся, а я прицелилась и дюжиной щелчков мастерски сбила все белые фишки одно чёрной так, что она не соскользнула с доски.

— Э-э-эм, значит, так? Так, по-вашему… по-твоему стоит поступать с врагами и противниками?

— Именно так, — подтвердила я, ощущая какое-то странное смущение от его взглядов, быстрых и одновременно острых. — Именно так, сэр. Давайте, задавайте свои вопросы.

— Вопросы?

— Ну, вы же сами сказали…

— Сказал, но вы, похоже, засыпаете на ходу. Так что — всего лишь маленький подарок, — профессор опустился на корточки и, спустя пару минут забавных пыхтений, вытащил из-под кровати какой-то небольшой, аккуратно завёрнутый в бумагу прямоугольник. Развернул.

Картина. Краски не потеряли яркости, впрочем, откуда мне знать, когда и у кого он её заказал… До этого я видела Корнелию Менел только на стене выпускников Академии — несмотря на то, что формально она, оказывается, сбежала раньше окончания второго курса — и в общих с Джеймсом воспоминаниях. И вот сейчас я смотрела на неё, нарисованную, совсем молодую, несомненно, прекрасную женщину, давшую мне жизнь, а вместе с тем наградившую этим дурацким характером, дурацким даром, словно навязавшую ту жизнь, которую я сейчас живу, странного братца, опасную учебу, провокационную внешность, королевскую службу, даже фамилию парня, которого я люблю! Не посчитавшую нужным дать хоть какие-то объяснения!

Ненавижу её. Сумасбродная безответственная девица с огненным ветром в голове.

Я толкнула портрет обратно в руки сэра Джордаса и встала. С трудом удержала равновесие.

— Спасибо, но мне не надо, оставьте себе. Вам он, наверное, будет нужнее и дороже. Пропустите, уже поздно. Я очень устала и мне пора.

— Джейма… — начал было он, а я почти рявкнула:

— Выпустите!

— Джейма… — голос смягчился, а согревающее, ободряющее пламя потянулось ко мне с его пальцев.

— Пустите! — захотелось по-детски топнуть ногой и зареветь в голос. Но сэр Джордас не стал меня удерживать, и я выбежала на свежий воздух.

Добраться до постели. Никого не видеть, никого не встретить по дороге. И уснуть, не видя снов ни о ком и ни о чём. А лучше всего, заполучить обратно свои печати.

Первый раз в жизни я подумала о безмолвии и тишине не как о наказании — как о желанной награде, защите и благословении.

Глава 57. Прошлое

/прошлое/

Мы переехали на хутор. Оставаться в Ринуте, где по улицам ходил Энтони со своим новым ребёнком, заменившим Джеймса, я не хотела и не могла.

Джон согласился. Он вообще во всем со мной соглашался. Работа для него нашлась, деньги, пусть и небольшие, имелись — просто в его прежней жизни ему было не на что их тратить.

Джон ничего от меня не требует. Вообще ничего.

Ни любви, ни постели, ни откровенности. Как собака, которая просто радуется тому, что утром ты просыпаешься — но куда тише и сдержаннее, чем любая собака. Он позволяет мне прийти в себя, очнуться от забытья — или погрузиться с головой в новое. Застрелиться мне больше не хочется, напротив: кажется, я хладнокровна, как никогда за последние три с лишним года.

Если Джордас меня не выдал… а я верила, что выдать меня он не мог, остаются два варианта. Рита Хэйер. Или — моё письмо. То, что Джейми… то, что произошло с Джейми, говорит скорее в пользу второй версии. Они не знали о ребёнке, и шли за мной. Но меня в доме не было! Зачем, зачем они всех их убили?

В голову приходит только одна версия. Моя незатейливая, но качественная иллюзия с плетениями, рассчитанная на сына, обманула мага-исполнителя. И значит, для всего мира я умерла.

А я жива. И Джеймс..

Я его чувствовала. Внутри себя. Беспокойной птицей, запертой в клетке, колотящейся о металлические прутья. Иногда это проявлялось внезапными головокружениями, иногда — болью, острой, колючей, обжигающей. Иногда — краткосрочной потерей памяти.

Моё взрослое устоявшееся сознание отвергало чужеродную тонкую материю, и я ничего не могла с этим поделать. Но пока для Джеймса был хоть какой-то шанс — я не могла, не должна была сдаваться.

Тело погибло. Нужно новое тело. Податливое, восприимчивое. Полное энергии и сил. Юное…

Эта мысль, жуткая и в то же время безумно притягательная, не оставляет меня ни наяву, ни во сне.

Джеймсу нужно тело. Сколько я еще выдержу? Сколько?

В тот день я смотрела из окна дома Джона на хуторских ребятишек, бегающих и играющих у пруда, и не могла представить себя забирающей одну из этих невинных жизней для того, чтобы спасти другую, пусть и бесконечно важную для меня.

И не представлять тоже не могла. Это сводило с ума, даже больше чем физическая боль, чем нервирующее ощущение постороннего присутствия внутри, почти не дающее расслабиться.

Двое мальчишек лет пяти сцепились в драке, и я невольно подалась вперёд, высунулась из окна своей спальни, чтобы крикнуть, остановить, но меня опередили. Высокая темноволосая женщина с хмурым лицом, придерживая одной рукой округлившийся живот, второй отвесила подзатыльники обоим, а я вдруг застыла, озарённая, потрясённая, ошеломлённая простотой и очевидностью решения.