Черноокая печаль - Зарина Солнцева
Гром внимательно ее рассматривал. Разглядывая в свете факелов красивые длинные ресницы и бесстрашные очи. Тонкие уста. Он позабыл обо всех вокруг. Пальцами аккуратно, но твердо ухватил ее за подбородок, приподняв личико для лучшего вида.
— Правильно тебе думается.
Прорычал он, впрочем, без злобы. И, прежде чем убрать пальцы с ее подбородка, мимолетно огладил большим пальцем девичью щеку.
Резко крутанулся на каблуках сапог, поспешно возвращаясь к своему трону.
— Так и быть, на первый раз вам поверю. Но в дальнейшем лично высеку! Есть дела в лесу? Берите бера в сопровождение. Вот мое слово!
И махнул рукой, отпуская медведиц.
Агнеша быстренько склонила голову в принятие воли господина и спешно убежала из залы, вслед за ней быстрым шагом за дверью скрылся и Тихомир. Сама госпожа лишь хмыкнула краем губ, удостоив вождя лишь величественного кивка, не сгибая тонкую шею в поклоне. Развернувшись на своих каблуках, она уже собралась уйти, как поймала взглядом Мирона.
На миг она нахмурилась.
Медведь непонимающе глянул на госпожу.
— Разве твоя семья недавно не пополнилась, бер?
Спокойно молвила она, Мирон кивнул с почтением.
— Да, госпожа.
— В главный терем охотники принесли свежий мед из акации. Почему она не пришла взять свою долю? Кормящим он только на пользу. И ребенку, и матери.
— Кхм...
Мирон проглатил язык, не зная, что сказать. Откуда она прознала о Озарке и ребенке? И что за странная забота? Долго мучить бера в ожидании ответа Гроза не стала.
— Если она не в состоянии прийти, то явись ты. В конце концов, такой сладости можно распробовать один раз в лето.
— Да, госпожа. Благодарю.
Кивнул с благодарством Мирон, провожая взглядом удаляющуюся ровную спину медведицы. Не он один наблюдал за тем, как женская фигура скрылась за массивными дверями.
И сам бер, и стражники покосились на задумчивого Грома. Еще пару минут назад он пылал праведным гневом, срываясь на всех вокруг. Власта не только подпортила ему крови, но и вывела на ярость.
А потом пришла Гроза. Вроде как виноватая. Вроде как дерзкая... Но ее тон, манера речи, осанка и несмешливое выражение лица. Казалось, сам ее аромат успокоил их вождя.
Глава 27
Тяжко, однако, быть мужненой женой.
Вся в раздумьях, я весь день бестолково слонялась по терему. Мне редко когда перепадало самой что-то решать, разве что какую надеть юбку: старую штопаную или очень старую штопанную. Хотя, лгу, под крылом своего бера я начала менять наряды чаще. И не только их... Третьяк баловал меня. Защищал, всеми силами пытался вымолить прощение за ту боль, что, по сути, не причинил он мне.
И самое дивное, да вкусное, как по мне, — он меня любил.
Открыто, на полную! Как умел только он.
И я по уши увязла в его голубых очах. Утонула, и нет мне свободы от этого бера. Добровольно узницей его страсти стала.
Жили мы и вправду, как принято в народе говорить про зрелых пар — душа в душу.
Оттого и ломала я голову, да мучилась сомнением. Мирон не только посеял в моей душе семена раздора, но и щедро полил их жалостным взглядом. И теперь они пустили корни во мне. Мучая и днем, и ночью.
Я знала и видела, чай не слепая, насколько братья связаны между собой. Будто невидимые узлы связали их вместе. Они искренне сопереживали брату и приняли меня в начале пусть и по-своему.
Да, я стала жертвой глупости и злобы самок племени, но не хотел мне горя ни Гром, ни Тихомир.
Да и потом, крики и стоны наказанных поркой медведиц через молву да сплетни дошли и до стаи белых. Перевертыши поделились на два лагеря. Первые открыто осуждали, поминали вождя недобрым словом и звали богов обрушить на него свой гнев. Вторые довольно кивали: «Давно бы так!». Заслужили. Раз вождь железной лапой не наведет порядок в родном клане, тогда кто?
Беры братались со своими товарищами не только словами. Могли и в пламя, и в воду ринуться за боевым другом! Для людей порой и кровные узы не имели той драгоценности.
Глядя на то, как братья держались друг за другом. Как Третьяк ушел за невестой Грома. Как Тихий и Гром пытались меня аккуратно внедрить в круг совета, когда решалась судьба Озары. Они уважали меня как целительницу, очевидно догадавшись и без подсказок о моем военном прошлом.
Я поначалу пыталась укрыть свой дар. Помня, каким клеймом он нарек меня в родном селе, решила переиграть судьбу и умолчать. Оттого и Агнешу лечила в тайне, да рот держала на замке. А потом Озара дитя потеряла, было уже не до тайн и осторожности. Я ее лечила.
Уже когда спохватилась о том, что все прознали о моем даре, поздно было дергаться. Червячок сомнений и горечи ожидания неминуемого позора грыз меня. Именно тогда Третьяк отбыл в Дубовый Лес за будущей женой Грома. Не имея его широкого плеча рядом, за которым можно было спрятаться от всех невзгод и грязных слухов, я боялась. Боялась однажды услышать, как братья моего мужа обзывают меня потаскухой.
Но ни Гром, ни Тихомир, казалось, о подобном и не мерковали. Они меня не обижали, по степени возможности защищали. Скорее всего, они ожидали, что Власта смирится с моим пребыванием в клане.
Не дождались.
Шептуны донесли и о жестоком наказании моей свекрови. Ее настигла неслыханная кара по меркам беров — ссылка в храм Мораны.
Да, я чуяла себя чуточку отомщенной. Но не желала возвращаться в клан. Злые там большинство баб, неукротимо себялюбивы. Не ведающие ничего святого и доброго для живого сердца.
Да и у белых мне было по нраву. Не то чтобы я сразу прижилась, и меня разом все приняли. Но под бдительным взглядом тетушки Ласканы и тетушки Любавы в мою сторону никто даже фыркать не смел!
Я воистину здесь была защищена. А еще бессовестно купалась в заботе матушки моей боевой подруги. Тети Любавы хватило на всех. Она так и называла нас, целительниц, — мамкины девонки. И только попробуй кто кривое слово сказать мне, аль Яринке или Марфе. Да упакоет душу того несчастного боги! За Снежинку и Стешку гороздой стояла не только стая белых волков, но и черные.
Одного грозного вида Горана было достаточно, дабы все прикусили языки. Он правил жестоко, но справедливо. Многие
