Однажды, в галактике Альдазар - Алиса Чернышова
Эрос замолчала и резко отвернулась.
Анжелика сделала вид, что её нечто очень заинтересовало на дне бокала.
В её жизни было много болезненных разговоров, но этот, определённо, войдёт в двадцатку самых.
— Насилие не бывает справедливым, — тихо сказала Анжелика. — Тем более такая ужасная его форма. Происходит оно с модом или обычным ребёнком, это не меняет ужасной сути. Это всегда несправедливо; это невозможно изменить.
— Ну да, — хмыкнула Эрос. — Я не могу спасти того мальчика. И я не могу защитить Нико, никак. Я думала об этом, столько думала, но верный ответ не приходит. С одной стороны, если я скрою это от него сейчас, то всегда остаётся вероятность, что информация всплывёт позже, что её используют против него. Я не могу этого допустить. Но… его память о матери и детстве, его вера, его знания о прошлом — это фундамент. То самое, что делает его очень настоящим, человечным, живым. Как я могу своими руками забрать это у него? Как я могу позволить ему узнать, что всё, что он любил — просто ложь? Как я могу сделать это с ним?!
Проклятье.
— Какое бы решение ты ни приняла, это сделаешь с ним не ты.
— Я не позволю кому-то другому рассказать ему об этом. Если рассказывать, то это должна сделать я.
— Решение, достойное уважения. Но даже при этом раскладе, виновна не ты. Виновны те, кто ставил над ним эксперименты.
— Возможно. Но ты сама сказала: именно мне в итоге решать, причинять ли ему эту боль. Мне думать, оставлять ли за спиной бомбу замедленного действия — или рушить моего Нико до основания. И что я должна делать?
Мой Нико, да?
— А что говорит Родас?
— Что Нико теперь — мой техник. И решать должна только я.
Ну что же…
— Я тебе уже сказала: я не знаю верного ответа на этот вопрос, Эрос. Его, боюсь, просто не существует.
— Ты издеваешься?
— Нет. Всё, что я могу здесь сказать — у любого решения будут серьёзные последствия. И тебе придётся смотреть им в лицо. Говоря же о раскладе… С одной стороны, при прочих равных знать правду в большинстве случаев предпочтительней. Иллюзии и ложь не бывают фундаментом для здоровой психики. Человек, который сталкивается с ужасной правдой, страдает, это правда. Но после обычно следует выздоровление.
— Обычно. То есть, не всегда?
Она и хотела бы солгать, но смысла в этом не видела.
— Человеческая психика — сложный предмет, и гарантий тут не может давать даже современная медицина. Особенно если мы говорим о Коле… о Никки, который ещё не вполне оправился после пси-программирования. Опять же, как ты сама справедливо заметила, первые шесть-десять лет жизни — основополагающие в будущем развитии человека. И прецедентов полной деконструкции воспоминаний об этом периоде я не знаю. И даже вообразить не могу их возможные последствия.
— Какую вероятность ты бы дала на “за” и “против”?
— Тут не помешает предварительная оценка психического состояния и тесты, но навскидку? Тридцать процентов на то, что могут возникнуть психопатологии и диссоциативные состояния разной степени сложности, с которыми не удастся полноценно справиться. Семьдесят процентов, соответственно, на полное психологическое восстановление и принятие. Когда ему удастся пройти через это, вы можете спокойно и свободно жить дальше.
Эрос медленно кивнула.
— Хорошо. И что ты, в таком случае, скажешь о второй вероятности? Что тайны — это всегда плохо?
Анжелика медленно покачала головой.
“Мы с вами похожи. Мы оба сделаем всё, всё на свете, ради своих идей. Именно потому, возможно, меня так тянет к вам. Именно потому я позвал сюда именно вас,” — голос Эласто звучал из прошлого, оставляя на языке вязкий привкус.
Даже Фобос не знал всего, что случилось на Новом Олимпе во время восстания.
И некоторые моменты ему не следовало знать.
Есть на этом свете вещи…
— Есть на этом свете вещи, которые человек не может рассказать тому, кого любит, — сказала Анжелика. — Потому что просто не может причинить ему боль. Это тёмные секреты, цена которых очень высока. Они могут всплывать в будущем, если похоронены недостаточно глубоко. С ними тяжело жить. Но, если ты сможешь похоронить этот секрет достаточно глубоко, если сумеешь уничтожить все улики и оградить Нико от этого знания — тогда, возможно, эта ложь действительно обернётся на благо. И есть вероятность, что никто не отнимет у него любви матери, детства, веры. Но ты должна понимать две вещи: во-первых, тебе самой придётся с этим жить, что непросто; во-вторых… Он вполне может возненавидеть тебя, если всё же узнает.
Эрос молчала долго.
Потом она встала, взяла череп, повертела в руках и швырнула в утилизатор.
— Всегда был только один Коля Самойлов, — сказала она. — Так будет и впредь.
Они обе молча дождались, пока индикатор утилизатора загорелся зелёным, оповещая о полном расщеплении объекта.
— Уверена? — уточнила Анжелика.
— Да. Пусть ненавидит, если надо. Но, пока у меня есть шанс не причинять ему эту боль… я не стану. И ты в своё время сделала так же, верно?
Анжелика вздрогнула.
Как она могла забыть, что Эрос, при всём своём, действительно очень наблюдательна и умна?
— Эй, не надо отвечать, — прищурилась Эрос лукаво. — Я догадываюсь. Я всё понимаю. Некоторые тайны должны замолчать навсегда, верно? Некоторым скелетам место не в шкафу, а в утилизаторе... Как всегда, приятно было поболтать, мать нации. Вечера!
— Вечера.
Анжелике потребовалось некоторое время, чтобы восстановить равновесие. Только убедившись, что ничего лишнего не читается на её лице, она отправилась в кабинет к Фобосу.
— Моя первая леди, — он улыбнулся тепло, чуть лукаво и влюблённо — так, как улыбался ей одной. — Как проходит твой день?
— Неплохо, — хмыкнула она, обнимая его, — хотя птичка принесла на хвосте не самые лучшие новости.
— М… И кому же мне вырвать крылышки за то, что расстроил тебя?
— Никому. Скажи лучше, ты уже слышал про технологии переноса?
— Да, мне только недавно принесли отчёт. Кстати, тебе рассказали, кто был спонсором?
— Кто?
— Угадай.
— Сегодня определённо слишком много игры в угадайку.
— Брось, это же очевидно! Кто у нас тут
