Проданная - Лика Семенова
— А люди?
Он помолчал, глядя мне в глаза:
— А людям придется принять мой выбор.
Эпилог
— С ума сойти! Какая же ты красивая! — Гаар сцепила тонкие руки и прижала к груди.
— Честно?
Я нервно оправляла облако невесомой мерцающей ткани, смотрелась в зеркало, но не находила себе места. Настолько, что даже пошла от волнения красными пятнами. Только этого не хватало!
— Очень. Настоящая высокородная.
Я вновь посмотрела в зеркало. Сложная высокая прическа, диадема в волосах, массивные серьги с розовыми бриллиантами в тон нежно-розовому платью. Я сверкала так, что можно было ослепнуть, но сейчас это не слишком радовало. В вырезе на груди виднелся краешек искусного черного рисунка — как и положено, я получила герб дома. Формально в моем статусе теперь никто не посмеет усомниться, но…
Я повернулась к Гаар:
— Ты же будешь рядом?
Она кивнула:
— Конечно, с няньками.
Я вытерла о платье влажные ладони, шумно выдохнула, качая головой:
— Я не хочу идти. Я боюсь. Они все будут рассматривать меня.
Гаар лишь улыбнулась, обнажая ровные мелкие зубы, стала похожей на ящерку:
— Выбора-то нет. Хочешь, накапаю успокоительных капель, которые давали Грату.
Я решительно кивнула:
— Давай. Вылей сразу весь флакон!
Успокоительные капли — то, что нужно, но я очень сомневалась, что они помогут. Нам с Квинтом предстояло ехать в императорский дворец на церемонию представления сына двору. А я скорее предпочла бы выйти в окно. Мое первое официальное появление — мы и так оттягивали, сколько могли. Даже наша свадьба была закрытой, но тогда все еще можно было сослаться на траур. Теперь выбора не оставалось. С новым положением появились новые обязанности. Меня станут изучать под лупой, искать изъяны. Я была уверена, что меня заранее все ненавидят. Квинт не переубеждал, заявил, что это неизбежно. Чтобы стать своей, для начала нужно суметь на всех наплевать. Квинт будет рядом. Старый Варий — тоже. Все будет хорошо…
Нет… Не помогало. Меня по-прежнему лихорадило, и я обливалась потом.
Гаар вернулась с бокалом:
— Не весь флакон, но прилично.
Я выпила единым махом. Сейчас станет лучше. Хотя бы немного. Я умоляюще смотрела на Гаар, она снова улыбнулась и ободряюще кивнула. Она тоже была нарядной, в зеленом, цвете дома. Непривычно было видеть ее не в сером. Сейчас она казалась еще бледнее, еще прозрачнее.
Гаар теперь была старшей над моей прислугой. Но все равно все было как-то неправильно. Я просила Квинта освободить ее, но получила категоричный отказ. Он сказал, что это подрывание устоев. То же самое я услышала от Донсона Фалька. Категоричное «нет», основанное на каких-то незыблемых правилах. Мне было сложно это понять. Кажется, никогда не смогу.
Но Гаар не расстроилась, сказала, что я — госпожа, о которой можно только мечтать. Мне кажется, сейчас она была едва ли не счастливее меня. Но я не чувствовала себя госпожой, и порой казалось, что почти ничего не изменилось. Разве что, теперь у меня были другие покои — роскошные и просторные. Если честно, ко всему этому нужно было привыкнуть. Бесконечные правила и бесконечные «но». Я все еще не могла есть под взглядами вереницы рабынь, выпроваживала их, если обедала одна. Оставалась лишь Гаар. И ели мы вместе, как нормальные люди. Но я скрывала это. Для меня купили новую прислугу, чтобы не было тех, с кем я когда-то ночевала в одном тотусе. Но слухи распространяются, как вирус. И, конечно, все всё знали. Я предпочитала не воображать, что они все могли думать.
Квинт вошел без предупреждения, остановился в нескольких шагах, придирчиво осмотрел меня:
— Великолепно. Ты прекрасна, Лелия. Идем, мы не можем опоздать.
Он был в белом с ног до головы, и это казалось очень странным, стал походить на Вария. Черными оставались лишь идеально уложенные волосы и неизменная серьга с империалами.
Я кивнула, вышла из комнаты и забегала глазами по приемной:
— Где Грат? Дайте мне его!
Подошла рабыня с ребенком на руках, я забрала сына, прижала к себе, поправляя белую мягкую шапочку, под которой прятался черный пушок. Сегодня ему исполнилось три месяца, и он уже был в мантии, как и положено высокородному. Малыш улыбнулся, увидев меня, и все мое волнение будто ветром сдуло. Я поцеловала свое сокровище в лоб, тронула кончик носа. Я могла смотреть на него часами, сутками. Все в нем казалось удивительным настолько, что у меня замирало сердце. А иногда глодала ревность. Он во всем походил на Квинта — это не замечал только слепой. И я каждый раз мучительно вглядывалась в огромные детские глаза, надеясь различить сиреневые оттенки. Пусть мне достанутся хотя бы глаза! Порой казалось, что я замечаю, что хочу, но все кругом твердили, что он еще слишком маленький, и все может поменяться.
Квинт не выдержал, забрал ребенка и передал няньке — вальдорке с огромными ручищами, которые попросту заменяли Грату кровать.
— Хватит, пойдем. Вечером налюбуешься!
Теперь снова вернулось беспокойство. Впрочем, беспокойство — слишком мягкое слово. Меня накрывала паника. И успокоительные капли, кажется, не помогали…
Не помню, как села в корвет, не помню полет. Я всю дорогу сжимала ладонь Квинта, впивалась ногтями, а он терпел. Ему не понять. Как, к счастью, будет не понять и нашему сыну. Он уже часть этого общества. И сегодня оно примет его с повеления Императора. И плевать, что станут говорить у меня за спиной. Плевать! Квинт хотел, чтобы я была непробиваемой — и я буду. Ради сына. Чтобы ему никогда не пришлось стыдиться своей недостаточно родовитой матери.
Исполинский белый дворец я успела увидеть лишь мельком. Он исходил на солнце сиянием, почти как точки на голове Гаар. Корвет нырнул в парковочный рукав. Я невольно прильнула к стеклу: обычная парковка была украшена, как дворцовая зала. Квинт шлепнул меня по коленке:
— Парадный подъезд. Закрой рот и
