Рожденная под темной звездой - Марина Анатольевна Кистяева
- Елизавета, - голос Юлиана понизился, не предвещая ничего хорошего собеседнице. Он и сам не ожидал, что так быстро потеряет самообладание. Это было плохо. - Не играй со мной.
- Почему? Ты раньше любил поиграть. И, кстати... Ты же говорил, что начхать хотел на свою человечку. По крайней мере, я так поняла. А она... - тут её улыбка стала змеиной, мстительной. - А она затряслась от боли. От разочарования. Конечно, глупышка же подсела на тебя. Нафантазировала черт знает что. Решила, что ты герой. Настоящий, из тех бульварных книг, которыми зачитываются дуры, мечтающие о настоящей и вечной любви. Знаешь, как забавно читать её мысли?
Каждое слово Сатинской, произнесенное с враждебным сарказмом, капало на душу Юлиана смертельным ядом. Разъедало её, оставляя незаживающие раны. С одной стороны, ему надо радоваться, что Лиза испытывает к нему чувства - любовью он их назвать опасался, не был уверен, что всё правильно понимает. Но с другой - его самого выворачивало наизнанку от осознания того, что его слова причиняют ей боль. Душевная боль самая сильная. А у его Лизы сейчас одна душа и осталась.
...Малышка, я искуплю свою вину. Словами. Губами. Чем захочешь... Потерпи... Ты умница. Моя умница...
- Наверное. Люди вообще забавные, - ответил Юлиан, титаническими усилиями сдерживаясь от, казалось, непреодолимого желания снова сомкнуть пальцы на тонкой шее стоящей перед ним дьяволицы.
- Фи. Юлиан, ты снова пытаешься меня убедить, что она тебе безразлична? Ай-я-яй. Второй раз я тебе уже не поверю. Тебе не надо было оставлять меня одну. Давать возможность "посмотреть" ваши отношения. Ты не представляешь, как я хохотала, проигрывая вашу первую близость. Ты её трахал языком, вылизывал, а она сравнивала тебя со своим бывшим любовником. Артур. Тебе знакомо это имя?
Всё же шаткая платина спокойствия рухнула. Взорвалась и разлетелась на тысячи кусков.
Юлиан никогда не умел делиться. Если женщина спала с ним, то значит только с ним! А если уж он к ней что-то испытывал, даже легкую симпатию...
Зарычав, он схватил Сатинскую за плечи и тряхнул. Красивая головка с пепельными волосами мотнулась, как у тряпичной куклы.
- Лучше молчи! - от его тихой угрозы задребезжали стекла. На лице вздулись вены, кадык дернулся, верхняя губа приподнялась. Весь вид его говорил - он на грани, не стоит его злить дальше. Не стоит будить в нем зверя...
Но не тут-то было. Сейчас Елизавету было уже не так легко напугать.
- О! Ты разозлился? Как мило, Юлиан, - пропела елейным голоском она, морщась от боли. Чертово тело! Но ничего, если будет всё хорошо, очень скоро она от него избавится! Непременно. - А я ведь только начала! Ты не представляешь, сколько всего интересного я могу тебе рассказать.
- Заткнись, - это было последним предупреждением.
- Даже не подумаю, - она расхохоталась, довольная произведенным успехом. Не понимая, что её хохот граничит с истерикой. С отчаянным желанием умирающей пчелы ужалить напоследок противника. - Что? Не понравились мои слова? Тебе и в голову не приходило, зверь, что твоя человечка может думать о другом мужике? Не ожидал, да?
Юлиан закрыл глаза и тотчас их распахнул. Черноты в них не было. Лишь кровь.
- Лиза - не ты, - с непоколебимой уверенностью сказал он. - И я тебе не верю. Ни единому твоему жалкому слову.
- Зря, ох, милый, зря. А хочешь, я расскажу...
Договорить Юлиан ей не позволил. Понимал, что если она что-то ещё скажет компрометирующее его Лизу, то он уже не успокоится. Зверь вырвется на свободу. Три столетия он сидел взаперти, успокоенный, не требующий крови. Довольным тем, как живет и питается Юлиан. Ревность же способна отравить всё благие начинания. Вывернуть наизнанку добродетель. Разрушить всё, что строилось с большим трудом.
Ревность - это то, что контролировать нельзя. Её нельзя подавить. Нельзя запретить ей быть. Она вспыхивает алым пламенем, выжигая всё на своем пути. Оставляет голое пепелище.
Юлиан четко понимал: вырвется ревность наружу, и он не сдержит агрессии. Поэтому нельзя было этой твари позволить раскрывать пасть.
- А хочешь, я тебе кое-что покажу? - не то прорычал, не то прошипел мужчина. С каким бы он удовольствием разорвал Сатинскую на части! Вытравил её жалкую душонку из этого бренного мира, отправив туда, где ей самое место - в Преисподнюю. Но пока рано.
- Покажи, - осклабилась Сатинская и скользнула рукой к его ширинке. - Вот это! Давненько я его не видела.
Её цепкие пальцы схватили мошонку Юлиана и ощутимо сжали. Она уже открыла рот, чтобы продолжить говорить гадости, когда перед её лицом возникла рука Юлиана.
- Узнаешь, Елизавета? - её имя прозвучало как нечто омерзительное. Словно оно само по себе уже было отравлено.
Девушка моргнула. Ей не удалось сразу переключить внимание, всё-таки сказывались столетия, проведенные без должного общения. Нахмурилась, подняла голову.
И зашипела разъяренной кошкой. Ей даже удалось вырваться из хватки Джаджена, которую он, стоит заметить, ослабил, и отскочить на несколько шагов.
- Где ты его взял?
Торжество Сатинской длилось недолго. Как и утром.
Тонкими пальцами Юлиан сжимал мужской перстень из черненого серебра, украшенный крупным гранатом. Гранат был размером с перепелиное яйцо, кроваво-красный, почти бордовый.
- Нашёл, - видя растерянное лицо собеседницы, Юлиан начал успокаиваться. Его гнев поутих, отошёл на задний план, уступив место холодному расчету.
Так и должно было быть.
- Врешь, сука!
- Ты снова скатилась до оскорблений? - поддел её Юлиан. Он давал себе время, чтобы окончательно отрезвить разум, очистить его от ненужных мыслей, прогнать прочь ревность, которая черными щупальцами подползла к сердцу. - Милая, ты ведь не в подворотне воспитывалась? Где же манеры?
Сатинская часто задышала, ее тело задрожало. Она, уже окончательно лишившись превосходства в их небольшой потасовке, выбросила руки вперед и скрюченными пальцами потянулась к перстню.
- Отдай!!! - крик, полный отчаяния, вырвался у неё из груди.
- Нет.
Как и предвидел Юлиан, Сатинская бросилась на него, стремясь одновременно вцепиться ногтями в лицо и вырвать перстень. Помня, что она находится в теле Лизы, он действовал решительно, но аккуратно.
Ловко поймал одну её руку, вывернул, заставляя прогнуться и повернуться к нему
