Далия Трускиновская - Единственные

Поразмыслив, Борис Петрович решил: в случае чего без видеопорнухи и даже без принтеров человечество обойдется, а вот жрать оно хочет каждый день, и желательно – три раза. Так что нужно вкладываться в продукты – с ними не пропадешь. Вот те же «Сникерсы» – разлетаются со свистом, иная мамаша ребенку яблок не купит, а «Сникерс» у него будет. Опять же – йогурты. Советскому человеку, выросшему на кефире, йогурт в маленькой баночке с картинкой – уже прямо подарок со стола американского президента. А есть еще маргарины, которые лучше местного сливочного масла, есть сыры, да что сыры?! Гречка! Вот оно, золотое дно! Гречка, которая сейчас – по талонам, не больше двух кило в одни руки!

Кавардак-таки случился, прежние торговые связи стали тихо околевать, но завязались новые!

Через полтора года после развода Борис Петрович разъезжал на белом «мерсе», а справа от него сидела двадцатилетняя длинноногая красотка. У девчонок в голове тоже случился переворот – они все захотели себе богатых папиков. Но Борис Петрович дураком не был и все эти девичьи маневры прекрасно понимал.

Если бы Лида знала тогда, какой подарочек преподнесла ему мореманская судьба, то даже засмеялась бы от радости. Она бы даже, предоставь ей какая-нибудь мистическая сила такую возможность, купила и отправила в комнатушку алкоголика Леньки еще одну бутылку водки: пей, суженый-ряженый, пропивай свое мужское горе!

Так вот, проезжая на белом «мерсе» мимо новенького супермаркета, Борис Петрович предложил подруге (она себя называла Алисой, но он был уверен – имя фальшивое) зайти и затовариться. Он хотел деликатесов, а она застряла у стенда с прессой. В последнее время появилось множество женских журналов, которые сводили весь смысл бабьей жизни к слову «гламур». Естественно, Алисе все это было страшно интересно. Когда Борис Петрович пошел отцеплять ее от прессы, она впопыхах набрала журналов с картинками и прихватила еще парочку газет.

Дома, после ужина и секса на сон грядущий Алиса уснула, уснул и Борис Петрович, но часа в три утра встал. Спать не хотелось. Он побрел на кухню – выпить чаю с травным сибирским бальзамом и в ожидании, пока глаза начнут слипаться, посмотреть свежие газеты – может, нагонят сон.

Так он и обнаружил, что есть в природе «Секс-шанс».

Объявления были на последней странице, он из любопытства стал их читать и удивляться: это сколько же страстных брюнеток и нежных блондинок прозябает без мужской ласки? Под самым последним объявлением было несколько строчек про редакцию: где находится (он вспомнил родной город и подумал, что надо бы наконец съездить туда и продать квартиру), кто в этой редакции трудится, а последняя строчка – про корректоров. Он увидел фамилию Лиды и вспомнил – там же растет ребенок, и довольно большой уже ребенок… святые угодники, ребенку восемнадцать!

И вдруг его осенило: сын!

Он уставился на газету, приоткрыв от изумления рот. Потом рассмеялся.

Мысль о сыне развлекала его довольно долго – пока Алиса не сообщила, что беременна. Он объяснил бедной дуре, что она врет, и выставил ее со всеми сумками и тряпками – пусть ищет другого дурака. А потом он задумался.

Нет, конечно же, у него была родня! Когда помрет – тут же племяннички и образуются. Но он не желал ничего оставлять племянникам. И все яснее становилось, что нужно хотя бы съездить посмотреть на своего единственного сына.

А Ксюша, выросшая в послушании; Ксюша, чьи детские бунты бывали подавлены в зародыше; Ксюша послушалась совета Клары Александровны и пошла в музыкальный техникум учиться на концертмейстера.

– В одних садиках прокормишься, – сказала преподавательница, прекрасно знавшая, что способности у ее ученицы очень скромные. – Что бы ни было, а рожать люди будут, деток в садики отдавать будут. Тут четверть ставки, там четверть ставки – не пропадешь. Правда, тренькать «В лесу родилась елочка» – сомнительная радость. Но – кусок хлеба…

Анна Ильинична после инсульта была совсем слабенькая и торопилась передать все, что знала и умела, Лиде.

– Ты, Лидка, копейку береги, береги копейку, – бормотала она.

– Какие копейки, мама?

И в самом деле – булочка с корицей стоила шестьсот рублей, батон белого хлеба – две тысячи.

А как жить без булочек с корицей?

Этим утром Лида с трудом застегнула юбку. Она знала, что начала полнеть, но другая юбка, черная, видимо, была на сантиметр шире этой, коричневой. Нужно было что-то предпринять. Как минимум – отказаться от булочек.

Это решение продержалось, пока юная корректорша Зоя днем не собралась в булочную.

– Чего вам взять? – спросила она.

Лида и подумать не успела, как изо рта выскочило:

– Мне две булочки с корицей.

И в самом деле, много ли радостей в жизни? И для кого хранить фигуру? Так хоть булочки.

Но Зоя пришла с печальной новостью – булочек нет.

После того, как газета померла и типографский стол заказов – с ней вместе, для Лиды и ее семьи наступило трудное время. Главная беда была в том, что приходилось слушаться мать, а мать возражала против того, чтобы Ксюша стояла в очередях:

– Пусть учится, ей учиться надо, она у нас одна…

Анна Ильинична плохо понимала ценность музыкального образования, для нее слово «техникум» было полно давнего высокого смысла. Когда зашла речь о том, что Ксюша могла бы утром, до занятий, сходить на базар за картошкой, Анна Ильинична возмутилась:

– Что? Руки портить?!

А вот Илона портила руки. Нюша предложила ей постоять за прилавком, помочь продавать картошку. Илона подумала – и, ничего не сказав Роме, согласилась. Она больше не могла сидеть одна, ей хотелось быть на людях.

Ее, выдав страшный серый халат, приставили к тете Фене, которая всю жизнь провела на рынке. Тетя Феня была продавщица опытная и с таким нравом, что связываться с ней боялись. Но Илону она принялась жалеть, и каждый раз к концу рабочего дня, кроме заработка, вручала ей несколько хороших красивых картофелин; эта благостыня когда тянула на килограмм, а когда на полтора.

Сперва Илона не знала, как быть: мать в свое время не давала ей ни копейки, теперь муж – ни рубля, сам все приносил. И если дома вдруг объявится картошка – он поймет, что жена опять колобродила на рынке. Выход был простой – по дороге домой занести эту добычу к тете Тане.

Илона не знала, что выпадали дни, когда ее картошка была единственным блюдом на столе.

Что касается алкоголя – она перешла на другую схему потребления: не ночные гулянки с песнями и воплями, а весь день понемножечку, по паре глоточков в компании тети Фени, которая тоже без этого жить не могла, особенно в холодное время. Клава иногда присылала с гонцом колбаски на закуску, завелась еще подруга – Лена из столовки, где кормилась шоферня; Лена приносила то пару котлет, то пару сосисок. Илона не знала, что дешевые котлеты, непонятно из чего слепленные и чересчур обильно приправленные чесноком, могут, пока горячие, быть такой хорошей закуской.