Филип Жисе - Искусство
Эрик отставил в сторону пустую тарелку с супом и придвинул ближе к себе тарелку со вторым блюдом, посмотрел на Йориса.
– Вы на что-то намекаете, Йорис? Хотите сказать, что увлекаясь другими женщинами, я всего лишь выполняю свою биологическую цель на этой планете?
– Позволь мне договорить, мой друг, – старик мягко осадил Эрика. – Знаешь, почему я прожил с Мерел больше сорока лет, так и не изменив ей?
– Полагаю, вы мне сейчас об этом скажете, – Эрик ощутил раздражение. Старик не говорил прямо, а вилял, как лиса хвостом, сбивая собак со следа. Все намекал. Эрик почувствовал себя мальчиком, которого учитель решил научить жизни, да сделал это перед всем классом. И расставание с Мелани. Не самая лучшая каша в груди.
– Быть может, это моя ошибка, что я не обратил твое внимание на это раньше. К сожалению, в мои годы память уже не та, что в молодости. Старость. Что тут скажешь? Старость все отнимает. И память, и здоровье, а часто и рассудок.
– Я не понимаю, Йорис. К чему это хождение вокруг да около? – недовольство полыхнуло огнем внутри Эрика. Растерянность появилась на его лице. Что с ним? Как было бы здорово окунуться в какой-нибудь очередной внутренний мир женщины, а не выслушивать мудрствования старика.
– Только не нервничай, мой друг. Побереги здоровье. Поверь, наступит день в твоей жизни, когда ты еще будешь жалеть о том, что у тебя его нет.
Эрик оставил слова старика без ответа. Уставился взглядом в тарелку, чувствуя, как в груди все сильнее полыхает огнем. Старик явно издевается над ним. Почему он не скажет все как есть? К чему эти блуждания в чистом поле?
– Искусство не учит коллекционированию внутренних миров женщин. Наоборот, для него важна глубина познания, а не количество. Каждая женщина имеет свой уникальный внутренний мир, мир, который даже при всем желании не удастся познать до конца. Но для Искусства это и не столь важно. Важнее само движение, сам процесс познания внутреннего мира, познания и раскрытие его глубины, лицезрение его очарования и получение удовлетворения от этого.
– Хорошо, Йорис, – Эрик отодвинул от себя тарелку с недоеденным стампотом и посмотрел на старика. – Давайте поговорим откровенно. Вы всегда говорили, что для Искусства, как и для жизни в целом, важно, жизненно необходимо доверять своим чувствам. И именно это я и делаю. Мои чувства мне говорят: «Вокруг множество женских внутренних миров, непознанных внутренних миров, и каждый из этих миров достоин познания. Почему ты ограничиваешь себя одной женщиной? Почему ограничиваешь себя одним внутренним миром? Справедливо ли дарить счастье одной женщине и забывать о других?». Я думаю, вы поступили, Йорис, очень эгоистично, замкнувшись на одной женщине.
– Я поступил мудро, мой друг, – грустная улыбка появилась на губах старика.
– Думаешь, мне не хотелось с головой броситься в водоворот новых женских внутренних миров? Хотелось. Еще как хотелось. Но мудрость человеческая в том и состоит, чтобы остановиться вовремя и не переступить черту, за которой очень вероятно находится дорога невозврата. Инстинкты, которые живут в нас, часто управляют нами посредством чувств. Вероятно, тебе просто трудно понять, когда…
– Ничего подобного, Йорис, – взмахнул руками Эрик. – Я хорошо понимаю, когда мною управляют инстинкты, а когда во мне говорят чувства. И для меня важна глубина познания так же, как и для вас, но разница между нами только в том, что вы замкнулись на одном внутреннем мире, я же не хочу так поступать. Я делаю, Йорис, то, на что вы так никогда и не осмелились. Каждая женщина достойна того, чтобы познакомиться с Искусством. Каждая, Йорис, а не одна. Ширина Искусства не менее важна, чем его глубина. Я знаю, что говорю, так как чувствую, что прав. И если я могу сделать счастливой не одну женщину, а сотню, тогда почему я должен не делать этого? Только потому, что, как вы думаете, мною управляют инстинкты? Ну, так черт с ними! Если они помогают мне дарить счастье женщинам, тогда они мои друзья, а не враги.
– Ты не понимаешь, что говоришь, мой друг, – обеспокоился старик. – Ты играешь с огнем. Ты близко приблизился к черте, за которой находится дорога невозврата. Внутренний мир женщины вызывает зависимость. А зависимость – это опасно, ибо мы попадаем во власть объекта зависимости. Поэтому теряем способность управлять своей жизнью. Я это понял рано, потому и замкнулся на одной женщине, чем и спас себя от еще большей зависимости, и кто знает, может, от чего-то и похуже. И ты это должен понять…
Отказаться от новизны, многообразия и довольствоваться одним миром? Ну, уж нет! Эрик ощутил бунт где-то внутри себя. Казалось, все его естество сопротивлялось этой мысли.
– Глупости, Йорис! – воскликнул Эрик, вскочив с места. – Глупости! Внутренний мир женщины прекрасен как раз в своем разнообразии. К сожалению для вас, вы так никогда и не узнаете, что потеряли, посвятив жизнь одной женщине и одному внутреннему миру. Я не хочу совершить ту же ошибку, что и вы. Если бы вы только знали, что потеряли, Йорис. Если бы только знали! – Эрик выбрался из-за стола и направился в прихожую.
– Не совершай глупостей, мой друг! – крикнул ему вдогонку старик. – Опомнись, пока не поздно!
– К черту! – донеслось из прихожей. – Я не настолько труслив, Йорис, как вы.
Через минуту старик услышал, как хлопнула входная дверь. А еще миг спустя – как ожил двигатель мотоцикла, зарычал голодным львом и вскоре затих вдалеке.
Тихий стон прокатился по кухне. Старик поставил локти на стол, уперся лбом о ладони и пробормотал:
– Что же я наделал, Мерел? Что я наделал?
Он даже не знал ее имени. Увидел ее в клубе, том самом, где выступал прошлой ночью. Пришел отдохнуть, расслабиться, выпить. Снять тот невероятный груз, что давил на его плечи последние дни. Расставание с Мелани. Ссора с Йорисом. Старик звонил ему после, но он не хотел с ним разговаривать, поэтому не отвечал на звонки. Понимал, что поступает неправильно, несправедливо по отношению к старику, но обида была сильной, сильнее чувства справедливости. Так бывает. К сожалению, часто бывает…
Они даже не доехали до его дома. Увлеклись друг другом прямо на темной лужайке в парке, и свидетелем этому была только луна, чей диск тускло мерцал в вышине.
Это был новый опыт для Эрика. Прохладный ветер ласкал их разгоряченные тела, овевал кожу, доставляя мало с чем сравнимое удовольствие, но Эрик, словно не замечал его, опьяненный красотой внутреннего мира девушки. Ее тело трепетало в его ласковых руках. Не раз он целовал ее плотно сжатые губы, последний рубикон, который так и не смог преодолеть ее сладострастный стон. Только тихие, приглушенные постанывания и всхлипы достигали его ушей, лаская слух, побуждая не останавливаться на достигнутом. Снова и снова заставлять бабочкой в руках трепетать ее тело, дрожать, точно от холода, и пылать, точно ненасытный костер, поглощая заодно и его тело…
