Сестры Ингерд - Полина Ром
Впрочем, когда мы въехали во двор замка, решение проблемы я нашла. У меня в подарок от графини Роттерхан была целая шкатулка миленьких серебряных украшений. Тех самых, которые носят благородные девицы до замужества. Они достаточно круты для того, чтобы их с удовольствием купили богатые горожанки. Жаль только, что у меня не будет возможности продать их в Партенбурге: в нашем городке с богатыми горожанами было не очень.
Но даже здесь меня спас случай. Через три дня после нашего возвращения в замок пришел купец от графини Роттерхан. Он ехал с обозом через баронство Нордман. А конечной точкой его путешествия было какое-то далекое герцогство, которое называлось Северной Твердыней. Купец зашел предупредить, что домик графини он заберет на обратном пути.
Мужчина был дороден телом, бородат и достаточно массивен для того, чтобы два кинжала с ножнами на его поясе казались симпатичными ножичками. Звали гостя мэтр Брост.
Есть нам за одним столом было неприлично, но гостя сытно покормили на кухне, и Рольф пригласил его посидеть с бокалом вина. Вот тогда-то я пока грела уши, и поняла, что мне выгоднее переправить украшения туда, где вокруг полно прекрасного мебельного дерева, оружейных мастеров, сабель и кольчуг, но нет ни серебряных, ни золотых приисков.
Моей просьбе Рольф был не слишком доволен, но все же выступил неким гарантом сделки. Все украшения были подробно описаны, за каждое из них была проставлена достаточно высокая цена. Даже выше, чем если бы я продала в Партенбурге. И купец, этот самый бородатый мэтр Брост, пообещал точно следовать этому ценнику.
-- Ну, госпожа баронесса, а что сверху наторгую, то мое! – под густой порослью на лице явно появилась улыбка. Толстыми крепкими пальцами мужчина с нежностью огладил хорошенькое колечко с голубым камнем. Он явно был доволен этой сделкой.
Своих денег мне придется ждать не меньше трех недель, но за это время я попробую все варианты изготовления шкатулок, которые смогу вспомнить. Самое главное нарушение, допущенное мной – лепка из бумажной массы. Эх, как хотелось полегче и побыстрее!
Настоящие изделия не лепились, а клеились во много слоев из бумаги или картона, сохли под тяжелым прессом, вываривались в льняном масле и снова довольно долго сохли при температуре даже выше ста градусов, чтобы масло успело полимеризоваться и придать картону твердость дерева. Зато потом изделие действительно не будет бояться воды.
Пожалуй, даже хорошо, что первые пробники не пережили дорогу. При желании это можно назвать удачей. Гораздо хуже было бы, если бы я развернула производство, а потом пошли бы жалобы от покупателей. Немножко огорчала потеря времени. Но я часто напоминала себе: «Все что ни делается, к лучшему!».
***
Пока ждали приезда мэтра Броста с моими деньгами, я капитально обустраивалась в одной из нижних комнат башни на втором этаже. На оставшиеся деньги был сделан огромный, но ровный верстак. Вдоль печи протянулись стеллажи для сушки, появились струбцины – разновидность тисков, которые заменят мне многотонные прессы. Ну и, разумеется, я все же изготовила несколько образцов на пробу. Да, пока еще без росписи и покрытия лаком, но в соответствии с теми технологиями, которые и должны быть.
Бумага промазывалась слоями обыкновенного крахмального клейстера и зажималась между двух дощечек в струбцинах с тем, чтобы высохнуть и стать ровной и звонкой дощечкой. Потом эти сухие и твердые листы в течение часа кипятились в льняном масле.
Меня спасало то, что сами по себе изделия миниатюрные, поэтому масла в котел наливалось не так и много. Если пойдет поток, то котел придется менять. После варки в масле детали будущих шкатулок ставились на просушку возле печи, которую по-прежнему постоянно топили. Кстати, невзирая на огромные размеры, дров она требовала не так и много. Были в ее устройстве какие-то хитрости, совершенно непонятные мне.
А у меня появилась еще одна проблема, которую придется решать довольно скоро. Летом будет тепло, и спать в натопленной комнате станет просто невозможно. Но и уйти от этой удобной и экономной печи я не могу. Так что мне предстояло позаботиться о создании неких летних апартаментов для нас с мужем.
***
Время бежало с удивительной скоростью. Вернулся мэтр Брост, на глазах у мужа передал мне обещанную сумму и уехал, забрав с собой домик графини Роттерхан и увозя к ней мое письмо, полное благодарности.
После поездки в Партенбург, как Рольф и обещал, он нанял в замок прачку. Очень высокую и жилистую женщину по имени Бруннхилд. Впрочем, никто ее так не звал, да и она сама, неловком махнув рукой, говорила:
-- Зовите меня просто Бруной, госпожа баронесса. Какая же из меня Бруннхилд? Бруннхилд — это для купеческой дочери подойдет, а мне и Бруна сгодится.
Женщина она была работящая, не ленивая, и кроме стирки белья, на нее еще повесили мытье полов и лестниц. Отличалась она добрым нравом и прекрасным аппетитом: за столом ела наравне с Густавом. Жить перебралась в одну из клетушек для слуг, принеся с собой и собственный чистый тюфяк, и добротное лоскутное одеяло, и даже довольно большую подушку. Весьма хозяйственная оказалась особа. А уж когда я пообещала не просто предоставить кров и еду, а еще и небольшую плату, то старания ее, мне кажется, прямо удвоились.
Сусанне я не просто заплатила, что обещали, но и добавила половину суммы, пояснив:
-- Твоя Эмма много работает. Так что эта часть – ее зарплата.
На глаза Сусанны навернусь слезы, которые она торопливо утирала краешком передника:
-- Благослови вас Господь, госпожа баронесса… благослови вас Господь…
От этих благодарностей я чувствовал себя несколько неловко. Мое дворянство в этом мире – всего лишь выигрыш в лотерею, а не какое-то врожденное качество. Это была еще одна из причин, почему я хотела иметь собственные деньги. Мне казалось неправильным пользоваться трудом людей, ничего им не платя. Даже Густав, получивший из моих рук деньги, был не прост растроган, а искренне удивлен. Более того, он, как преданный Рольфу человек, пошел уточнять у моего мужа, а не делаю ли я глупости за спиной у барона.
Муж мой, кстати, к идее платить слугам отнесся весьма прохладно. Даже немного поворчал. Но в целом после
