Беглая (СИ) - Семенова Лика

Нужно уходить…

Я неохотно открыла глаза, снова взглянула на Тарвина, поймала его взгляд. И сердце заколотилось, словно вот-вот оборвется. Меня ошпарило нервным жаром. Он смотрел на меня, и в необыкновенных глазах дрожали отблески огней. Я словно не видела, не осознавала. Я боялась шевельнуться, чтобы не разрушить морок, боялась поверить. Боялась дышать. Тарвин накрыл мою руку обжигающе горячей ладонью и молча поднес к губам. Смотрел на меня, не отрываясь. И в груди победно кольнуло благодарным благоговением: ганорские боги всемогущи.

Эпилог

Климнера подала драгоценности. Положила большой плоский футляр на туалетный столик. Ловко вдела в мои уши массивные серьги с голубыми бриллиантами. Мочки оттянуло непривычной тяжестью. Это были самые тяжелые серьги, которые я когда-либо носила. Искристые гроздья ложились на плечи, почти как уши ганорок. Когда она оденет на меня все, я прибавлю в весе несколько килограммов. Но этого требовал асторский этикет, и сегодня я не имела права им пренебречь. Слишком много глаз будут смотреть на меня. Я бросила в зеркало беглый взгляд и тут же опустила голову под тяжестью камней.

Климнера с беспокойством взглянула на меня:

— Что с вами, ваше высочество? Опять дурно?

Я поспешно покачала головой:

— Нет. Все в порядке.

Климнера поджала губы. Не поверила, но промолчала.

Климнера… Тарвин внял здравому смыслу, вопреки моим опасениям. Климнера ни в чем не была виновна. Ей предложили либо остаться при мне в качестве служанки, либо беспрепятственно уехать туда, куда она пожелает. Она выбрала первое, сказав, что теперь не представляет своей жизни где-то еще. Даже на Нагурнате. И теперь знакомая плоская шапочка украшала ее светловолосую голову.

Мне казалось, она сильно изменилась. Годы, проведенные в Чертогах, не могли пройти бесследно, пусть даже Климнера тогда не осознавала себя. Ее будто ополовинили. Я вспоминала, какой веселой и бойкой она была когда-то, какой смешливой, а теперь она порой пугала меня, все свободное время просиживая в саду, на островке с крошечными птицами. Доктор Кайи заявлял, что со временем она еще может восстановиться, если организм окажется сильнее того непроизносимого вещества, которое я никак не могла запомнить. А Гихалья утверждала, что Климнера просто повзрослела. Мне же казалось, что она не рада была «прозреть» и превратиться из асторской принцессы в кого-то иного. Хотелось надеяться, что я ошибалась, потому что это я никогда не смогу изменить. Я бы хотела для Климнеры лучшей судьбы. Обычного женского счастья. Тарвин говорил, что это вполне осуществимо, и даже допустил возможность выдать ее за Селаса, утверждая, что тому она вполне по вкусу. Чертоги подняли ее социальный статус, и такой брак был бы вполне возможен. Но я не стану распоряжаться жизнью Климнеры вопреки ее воле. Никогда. Надеюсь, и Тарвин сдержит слово.

Никто не верил, что он сможет выйти живым из дома старейшин. Как оказалось, даже ганоры. Никто из них не видел подобного. Я никогда не забуду эти лица. Ганоры смотрели на меня с благоговением, а асторцы — с суеверным ужасом. И было странно видеть, как глыбоподобный Селас и маленький надменный доктор Кайи на глазах всей толпы опустились передо мной на колени. Даже не могу вообразить, чего это им стоило. Перед женщиной, которую асторцы считали дикаркой. Но я невольно спасла обоих от неминуемой смерти. И если вина Кайи была весьма условной — удар был смертельным, то вина Селаса, как начальника охраны, оказывалась очевидной. Он не справился со своими обязанностями. По возвращению на корабль он подал Тарвину рапорт об отставке, но тот не принял его, сказав, что возможная смерть была предсказана придворным астрологом. Он знал, на что шел. Но думал, что это будет рука Креса, которую судьба уже отвела.

Разум без промедления казнили еще там, на Умальтахат-Ганори. Всем свидетелям было приказано молчать о роли этой Тени. Несмотря ни на что, мне было жаль ее. Просто по-женски. Вся ее вина заключалась в том, что она любила. Это показало всю уязвимость глупых асторских обычаев, лишающих женщин самой сути. И оставалось только догадываться, сколько несчастных неизвестных Теней уже прошли и еще пройдут по ее пути лишь потому, что они были живыми, чувствующими, с бьющимся сердцем. Я искренне надеялась, что этому будет положен конец. Теперь это нельзя было игнорировать и скрывать. Тени должны исчезнуть навсегда, и я буду стараться ускорить это по мере сил.

Принц Крес был объявлен изменником, планировавшим покушение на Тарвина. Этим и обосновали отсрочку со свадьбой и мою мнимую болезнь. Мою же подмену служанкой для немногих знающих выставили сознательным шагом в целях безопасности. Суд над его отцом, королевским братом, был скорым и закрытым. Его приговорили к пожизненному заключению в одной из тюрем, без права контактов с кем бы то ни было. Я выступала в качестве свидетеля. Отсидела слушание от начала и до конца, глядя на этих мерзавцев — короля Тракса и его брата. Тарвин говорил, что они оба сдали, и это утверждение отозвалось в груди крупицей удовлетворения. Один от потери сына, а другой — от предательства, в которое все еще не мог поверить. Два проклятых старика, виновные во всем. Я не стану желать им долгой жизни.

Но по-настоящему поразило другое… План моего отца был хорош, только все погубила одна-единственная мелочь, которую теперь я могла назвать лишь волей Великого Знателя. Маленький монитор, который я разбила и бездумно бросила тогда там, в ангаре, когда Гинваркан увозил меня… Теперь я знала, кто был виновен в его смерти.

Я стояла перед храмовыми дверями, едва не сгибаясь от тяжести драгоценностей, разглядывала свое отражение в глянцевой, почти зеркальной поверхности. Пышное голубое платье, прическу, увенчанную диадемой. Поверх всего туалета была накинута тончайшая серебристая сеть с подвесками, которая тянулась за мной двухметровым шлейфом. Я искрилась, как брызги воды на солнце. Слепла от собственного отражения. Выпрямилась, насколько могла, подняла голову. Пусть все видят принцессу Нагурната.

Двери открылись, и под оглушающие звуки труб я пошла по длинному подвесному мосту к брачному камню, у которого, на фоне светлых балахонов доброй сотни жрецов возвышалась высокая темная фигура Тарвина. Мимо многоэтажных лож, под завязку набитых гостями, от которых отделяли две глубокие пропасти. Здесь был весь Красный Путь. Все наместники, делегации Галактического совета, представители правящих семей, гильдии и корпорации. Не было лишь моих ганоров. Гихалья вернулась на Эйден, сказала, что не может бросить свою ночлежку, местных алкашей и камни… в которых покоился ее муж. Исатихалья и Таматахал, хоть и вернулись на Фаускон, но по понятным причинам никак не могли присутствовать среди гостей. Но я чувствовала их поддержку, хоть и шла в полном одиночестве. Тарвин сдержал обещание — за мной не было ни единой Тени, и это видели все.

* * *

Я стояла на террасе, глядя, как стелятся внизу зеленоватые ночные облака меж городских огней. То там, то здесь они окрашивались цветными всполохами — праздничная иллюминация в Нижнем городе. Я улыбнулась, подумав о том, что Таматахал наверняка напился. Но, Исатихалья, скорее всего, сегодня не станет на него ворчать. У старика, все же, имелся повод.

Здесь, на воздухе, было приятно свежо. Ноги гудели, на плечи будто все еще давила неподъемная плита, хоть я уже избавилась от невыносимой драгоценной ноши. Я чудовищно устала за этот бесконечный день. После церемонии, связавшей нас с Тарвином нерасторжимым браком, мы несколько часов объезжали Верхний и Нижний город, чтобы показаться народу, потом присутствовали на торжественном ужине во дворце. Я даже не помнила, как мы вернулись. И сейчас я усну, едва коснусь головой подушки.

Я ощутила горячие руки на плечах. Не обернулась — знала, что он близко. Но теперь все это было как-то иначе, не так болезненно-остро. Тарвин тоже чувствовал это. И у придворного астролога Агринона, которому он безраздельно верил, было на это свое объяснение. Он утверждал, что мы вступили в благоприятный период покоя, конца которого он пока не мог предсказать. Хотелось верить, что этот безумный старик не врет. Конечно, я понимаю, что наша жизнь не будет безоблачной — это невозможно, но я заслужила хоть немного спокойствия. И, все же, я находила причины перемены в ином — из дома старейшин Тарвин вышел другим, я чувствовала это. Он ответил, что видел кое-что, когда был мертв. Но отказался говорить, что именно. Мне оставалось только догадываться, но догадок попросту не было.