А печаль холод греет - Дайана Рофф
Я лишь стиснула зубы, но ничего отвечать не стала. Я прекрасно понимала, что рано или поздно узнала бы о чувствах Филис, рано или поздно стала бы думать над тем, что мне делать с её любовью ко мне, рано или поздно столкнулась бы с теми же самыми проблемами, которые имела сейчас. И не важно, был бы замешан во всём этом Элрой или нет, исход всё равно один – меня любили два человека, а выбрать я никого не могла.
И никогда не смогу.
– Нравится?
Когда я наконец медленно повернула голову в его сторону, Элрой с гордостью показал моё рождественское платье: длинное с вырезом на ноге, тёмно-зелёного цвета, как мои глаза, и с чёрными блестящими камнями, украшающими широкий бюст и подол гладкой ткани. Дорогое и красивое – никогда в жизни у меня не было бы таких платьев, но Элрой дарил мне его для праздника, чтобы я выглядела не менее красиво, чем он: костюм такого же цвета, что и моё платье, белая рубашка и чёрная бабочка, немного прикрывающая его татуировку на шее. И лишь неизменные перчатки оставались на его руках.
– Я никогда не танцевала.
Нерешительно встав с кровати, я подошла к нему и остановилась ровно в шаге – наши взгляды встретились в неравном поединке, ведь я оказалась не готова сегодня побеждать. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, ни через месяц. Никогда. Я слишком устала бороться, слишком устала страдать, слишком устала от проблем. Единственное желание, что осталось на фоне пустоты, – уйти в себя и наконец-то немного отдохнуть.
И пусть телом управляет кто-то другой.
– Тогда подаришь мне свой первый танец, жестокая леди?
Элрой улыбался обольстительно, ярко, заманчиво. Мозг кричал о том, что стоило отказать, что это ловушка, что нельзя соглашаться, особенно после всего, что произошло и что я узнала. Но в груди образовалось странное чувство, точно что-то чужое появилось в моём теле или кто-то. Перед глазами неожиданно всё поплыло, слабость сознания не давала понять, что происходило, мысли вдруг ушли куда-то вглубь, внутрь меня. А я – за ними, в кромешную тьму, пока полностью не исчезла, напоследок услышав свой, но такой чужой голос:
– Конечно, мой коварный король.
XXII: А конец не всегда приходит
Нужно пройти через пропасть, чтобы оказаться на другом берегу. Так начинается всё новое.
Эльчин Сафарли
Я совершенно забыла весь рождественский бал.
В голове – абсолютная пустота, лишь чернота. Вот только что я разговаривала с Элроем, а теперь стояла на балконе своей комнаты и дрожащей рукой сжимала пачку сигарет. Огни гирлянды, висящей на маленькой ёлке в углу, делали мои пальцы разноцветными, когда я закуривала сигарету и думала о том, почему же я всё забыла. Что я тогда делала эти несколько часов? Ведь на улице уже не вечер, а далеко за полночь: свет почти полной луны окрасил в светло-голубой цвет снег, что множество крошечными бриллиантами сверкал и переливался, как звёзды на небе – и они тоже вышли в сегодняшнее Рождество и смотрели на меня белыми далёкими лицами посреди абсолютно чёрного небосвода. Руки по привычке искали телефон, чтобы я смогла начать эфир в Instagram и высказать все свои философские мысли, но ничего не нашли. Да и так хорошо – голова была забита совершенно другими мыслями.
Меня волновало то, что я ничего не помнила. Нет, я не оказалась пьяна, как это ни странно, наоборот, я ощущала странную лёгкость, смешанную с тоской: будто прошла очень длинный путь, полный приключений, и наконец-то могла отдохнуть, но вспоминала всё это путешествие с некой ностальгией и печалью во взгляде. Но на душе не так легко, как казалось на первый взгляд: потеря памяти, убийства, игнорирование со стороны Филис, отделение от Джозефа и смерть матери, без которой я впервые в жизни провела Рождество – всё это ещё больше чернило мою и без того грязную душу.
Одна. Совсем одна.
Почему-то я была уверена, что на рождественском балу не было ни Филис, ни Ричелл, ни Ченса, ни кого-либо ещё знакомого, кроме Элроя и его приглашённых гостей. Даже меня там не было – там оказался кто-то другой. Неужели моё желание сбылось, и моим телом действительно управлял кто-то другой? Я помнила, как мама рассказывала, что, будучи ещё ребенком, я часто то рисовала на стенах, как маленький ребёнок, то зубрила уроки, точно превратилась в самую ответственную отличницу, то замыкалась в себе и становилась колючей, как роза, а иногда могла внезапно шить или готовить, хотя я не помнила того, чтобы этим когда-то специально училась. Может, тогда тоже со мной происходило что-то похожее? Но что же это тогда? Или это совершенно нормально, просто я об этом не знала?
Я устало потёрла висок и закурила новую сигарету.
Тающий воск мыслей капал на сердце, обжигая и стекая ручьями, каждая крупица порождала боль и оставляла красное пятно ожога. Усталость навалилась на плечи серо-зелёным мхом, по которому стекали капли тоски, отчаяния и страха. Неужели я вновь запуталась в лабиринте из вековых деревьев, которые надёжно вплелись корнями в мои мысли? Неужели я вновь терялась среди гор и озёр, забиралась слишком высоко и тонула, а потом никак не могла вздохнуть?
Может, выход – это не поворот на право или лево. Может, выход – это наверх, к звёздам?
– Если видишь, что человек курит, возьми огнетушитель и потуши его.
Поперхнувшись дымом, я уставилась на Филис, которая, как оказалось, сидела на соседнем балконе и рисовала пейзаж гуашью. Старая кисточка делала последние штрихи на холсте белой краской и неспешно макалась то в палитру, то в стаканчик с грязной водой; рукав толстой розовой куртки каждый раз превращался в гармошку, когда поднималась рука, чтобы нанести ещё слой снега на пейзаже; из-за большого капюшона с мехом почти не было видно лица, но зато торчали во все стороны замёрзшие кудри, в темноте ночи казавшиеся совсем тёмными. Я поняла, насколько холодно тут было только по красным от мороза пальцам и щекам Филис, ведь сама я не ощущала низкой температуры даже в своём тёмно-зелёном платье с чёрными драгоценными камнями.
– Что?
Филис помотала головой.
– Прости, это всё мудрецы, – поспешно извинилась она, смотря прямо мне в лицо. – А ещё они говорят… – она сморщила лоб, будто прислушивалась к голосам в своей
