Ферма звезд на краю земли - Даша Семенкова
Зато встречалась с Райли, как всегда, на заседании общества трезвости и вечеринке после. Эта не намекнула ни словом, ни взглядом, словно и не было никакой ссоры и того разговора между нами. Уделяла мне ровно столько внимания, сколько всегда, общалась на те же темы, что и обычно.
Встречалась с Тео, каждую ночь к нему приходила. Не спрашиваясь, а он больше не возражал. Вообще ничего не говорил, не выпроваживал меня под утро, позволял спать в его кровати, сколько вздумается. С того раза всегда ждал меня, если заставала за работой, то дома. Об одном лишь попросил: не приходить засветло, и не уходить, конечно. В тот момент я поняла, что люблю полярные ночи.
Мы много разговаривали, обо всем, что в голову взбредет. О моде в моем мире. О спорте тут и там. О существах, на которых он охотится, и загадках природы, исковерканной магией. Даже о войне, хотя подробности своей работы он все же умалчивал. Сказал только, что это было очень жестоко с точки зрения обывателя, но в военное время в принципе много жестокости. И воспринимается она иначе, тут ведь важно, с какой стороны посмотреть.
— Никогда такого не понимала. Жестокость и есть жестокость, с какой стороны не смотри. И с поговоркой, что победителей не судят, тоже не согласна, — доказывала я, а он слушал со скептической полуулыбкой. — Тем более, ты ведь вроде как был на стороне победителей, за что же тебя так? Или под шумок чем-то незаконным занимался?
— Милая моя, для меня тогда не было ничего незаконного. Более того, самые нашумевшие эксперименты, те, которые осудили как преступление против человечества, проводились как раз по поручению государственных служб. Хотели идеального солдата вывести. Без страха, равнодушного к боли, абсолютно преданного, со способностями, превышающие норму во много раз.
Вообразив это искусственно созданное совершенство, я содрогнулась. Какое счастье, что исследования завершить не получилось, и подобную магию запретили. Тут было бы даже не восстание машин, а кое-что похлеще. Ведь эти «терминаторы» остались бы людьми, со всеми страстями и пороками. Научились бы воспроизводить себе подобных, упразднили бы старых, несовершенных, за ненадобностью…
— Ты тоже меня осуждаешь? Боишься? — уловив эмоциональную окраску моих мыслей, спросил Тео.
— Нет, ты обычный безумный ученый, всего лишь исполнял приказ. Ядерное оружие тоже появилось из изобретений, сделанных исключительно ради любви к науке.
— Какое оружие? Я догадываюсь, вряд ли ты им всерьез интересовалась, но…
— И тебе говорить не буду. Надеюсь, оно у вас еще долго не появится, — соврала, догадываясь, что магия двигает науку быстрее, возможно, что-то такое у них уже есть и рванет совсем скоро. — В любом случае я рада, что эти исследования запретили. Вот только наказали не того. Те, кто приказы отдавал, как я понимаю, живут себе спокойно на свободе?
По его лицу пробежала тень. Кажется, я затронула болезненную тему, и запоздало об этом пожалела. Ну какое мне дело! И раньше всегда избегала разговоров о политике — глупо спорить до хрипоты о том, на что никак не сможешь повлиять. Вот и сейчас для Тео все в прошлом, а меня в принципе не касается.
— Неважно. Главное, что ты жив, здоров, никто больше тебя не преследует и ни к чему не принуждает. Не будем вспоминать о прошлом, нам бы в настоящем ужиться как-нибудь.
Тео взял мое лицо в ладони — не для поцелуя, всмотрелся сквозь повязку. Он еще не привык снимать ее дома насовсем, когда я рядом. Но не отказывался, если просила снять — уже прогресс. А вот я привыкала. Сначала буквально заставляла себя смотреть, но всего за несколько дней две бездонные пропасти вместо глаз напрягали не больше, чем та повязка.
— Я не свободен. Ни здесь, ни сейчас, и никогда свободным не буду. Разве что решу сбежать в ледяные пустоши за кальдерой и там выживать в одиночку, — произнес он, не отпуская меня. — Важно, чтобы ты это поняла.
— Я понимаю. Ты здесь в ссылке. Но даже у заключенных есть права, и человеческие потребности никто не отменял.
— Пока что единственный мой подопечный — тот, кто живет за закрытой дверью, но я не калечу его рассудок. Наоборот, пытаюсь вернуть способность мыслить. Заглянуть в искаженное сознание.
— И что ты там видишь?
Он убрал руки, откинулся на спинку дивана, разрывая контакт. Я придвинулась ближе, забралась с ногами и устроилась у него на груди. Тео не возражал. Обнял меня, как я хотела.
— Безумие. Жуткое и по-своему завораживающее зрелище. Такая она, моя работа, Стася. Я вовсе не садист, никого не пытаю ради мучений самих по себе и не испытываю от них удовольствия. Но бывает, что во время исследований подопытные страдают. Прогресс всегда строится на костях. Все, кто имеет отношение к военному делу — убийцы. Я, наш милейший Йенс… Не хочу, чтобы однажды ты разочаровалась, внезапно осознав это.
Здрасьте, приехали! Он меня за сладкую дурочку держит? Все я понимаю. Но если и стану кого-то осуждать, то не его. Да, он мог бы выбрать другую профессию, исключительно мирную. А во время войны отказаться помогать со своими уникальные способностями и остаться в белом, прикрывшись религиозными убеждениями или еще чем-нибудь, но…
Я не могла четко сформулировать, в чем именно заключалось «но». Просто чувствовала — не то, гнилой какой-то путь. Словно чужими руками грязь разгребать и гордиться, что не запачкался. Он ведь не простой обыватель. Его пацифизм будет слишком дорого стоить.
— Тео, я тебя не виню. Не в восторге от всего, что ты наделал, врать не буду, но и не осуждаю. Ты… — запнулась, запуталась, захлебнулась в словах. Он терпеливо ждал, не перебивая. — Я все равно с тобой останусь. Раз рассуждаешь о будущем, значит, этого хочешь? Только не говори, что не хочешь. Вообще ничего не говори.
— Я только одно скажу: у тебя есть еще много времени, чтобы подумать. В сущности, это все, что от тебя требуется. Жить двойной жизнью и думать, что собираешься делать весной, после того, как купишь билеты на поезд.
Было кое-что, что мне не давало покоя прямо сейчас. Йенс. Получалось как-то некрасиво, что все мы обсуждали наши дела за его спиной. А ведь он самый близкий друг и для меня, и для Тео. Наверное, стоило ему
