Путешествие Иранон (СИ) - Мелисса Альсури
— О!
Подобрав находку, я повертела ее и так, и сяк, отмечая тонкие линии на изящных и, казалось, таких живых пальчиках с аккуратными, едва выступающими ноготками. Примерившись, недолго думая, я вложила свою ладонь в часть бывшей статуи и с удивлением обнаружила, что держать ее так не просто легко, но и удобно, будто камень резали идеально под размер моей руки. Неизвестный скульптор оказался столь мастеровитым, что творение его было почти неотличимо от настоящей части тела, словно кто-то покрыл модель тончайшей скорлупой.
Покрутившись на месте и помотав головой, я попыталась найти остальное изваяние и спустя пару обходов зала заметила, что у чудом сохранившегося угла храма, рядом с разросшейся яблоней, стоит что-то еще. Подойдя ближе, я отодвинула ветви и с восторгом встретила взгляд белесой прекрасной богини на небольшом постаменте. Ласково улыбаясь, она склонила ко мне голову, словно ожидая вопроса или приветствия, а ее целая рука прижимала к груди лилию цвета перистых облаков.
— Ой… Простите, это, наверное, ваше? Я тут оставлю.
Неловко пожав каменную ладонь, я положила недостающий кусок на край постамента, отметив, что эта рука должна была чуть придерживать ткань платья, струящегося по точеным бедрам богини, как невесомая паутинка. Ладные, маленькие стопы, выглядывающие из-под подола, притягивали взгляд и были самую малость стерты. Видимо, неизвестные послушники часто прикасались к ним в своих молитвах.
— Я это… вы же не против?
Вытащив из импровизированной сумки яблоки, я положила их у ног Луны и, отряхнув рубашку, покопалась в карманах, не отыскав ничего, кроме пары сухих веточек полыни.
Уже лучше, чем ничего.
Покрутив их в пальцах, я вышла к свету и, поймав в ладонь солнечный луч, осторожно зажгла благовония, возложив их на пьедестал забытой богини. В воздух взвился горьковатый, но приятный запах, приятно контрастирующий с ароматом фруктов и едва доносившимся ветром с моря. Усевшись на пол и закрыв глаза, я попыталась припомнить хотя бы часть тех эпитетов, что видела у входа в храм.
— Белокурая богиня, всесияющая, дарящая свет, блестящая, бессонная, всезрящая…
— … В звездном уборе,
В радость тебе — тишина и счастье благого удела,
Прелестью блещешь, носящая рожки, ночи украшенье,
В пеплосе тонком ты кружишь, всемудрая звездная дева,
Ныне, блаженная, добрая в свете своем благозвездном,
В полном сиянье явись, храня неофитов, о дева…
Голос, продолживший читать стих за меня, был незнакомый, очень мягкий, вкрадчивый и приятный, такой, что открывать глаза не захотелось, чтобы ненароком не спугнуть неожиданного гостя. Едва не забывая дышать, я облизнула пересохшие губы и сжала в руках ткань шароваров. Любопытство стаей диких котов терзало меня изнутри.
— А… а я больше не знаю эпитетов.
— Больше и не нужно, после этих слов она обычно спешила уйти к своему возлюбленному. Только он мог так звать свою богиню, и только в его руки она вверяла свою жизнь.
Не выдержав, я распахнула глаза и чуть не вскрикнула от неожиданности, увидев высокого, поистине прекрасного мужчину с печальным взглядом малахитовых глаз из-под пушистых ресниц. Его волосы цвета заката покрывалом лежали на плечах и спускались до самой земли, неуловимо исчезая в ней, а легчайшей ткани тога мягкими волнами закрывала тело и прятала руки.
— А сейчас? Она придет?
— Не думаю, она уже давно обходит это место. Насколько она раньше страстно обожала его, настолько же сейчас боится и ненавидит.
— Почему?
— Здесь погибла ее любовь. На ее же алтаре.
— А вы?
— А я нет, это всё, что удалось спасти.
Чужая, старая, как мир, боль и тоска прошла рядом, почти коснулась меня и чуть не раздавила своей тяжестью сердце, но сдержалась, не стала вредить и лишь дуновением, далеким призраком ушедшего навсегда счастья принесла мне мимолетное ощущение потери и эхо надрывного душераздирающего воя. Потеряв дар речи, я беспомощно открыла рот, но не успела сказать и слова, как рядом раздался окрик Орая.
— Иранон! Вот-вот будет затмение!
Дернувшись на полу, я вновь открыла глаза. Полынь догорела на пьедестале, и запах ее почти развеялся в воздухе. Мальчишка, шумно шлепая по полу босыми ногами, прибежал ко мне, потянув за руку.
— Идем, море сейчас станет кровавым!
— Ч-что?
— Полдень почти, пора идти, иначе все-все пропустишь.
— Ах, ой, ты об этом. Не ври, у моря не такой красный цвет.
От видения с незнакомцем не осталось никакого следа, и сейчас мне показалось это даже к лучшему. Сон оказался слишком внезапным и чересчур тревожным. Хотелось поскорее уйти отсюда, выкинуть чужую трагедию из головы и сбросить груз чувств с неожиданно потяжелевших плеч.
Поднявшись, я ощутила, что конечности затекли от сна и тело неохотно слушалось, отправляя по коже множество волн-иголочек. Кое-как размявшись, мы вышли на задний двор и направились к жертвеннику. Там, забравшись на остатки стен, мы устроились поудобнее, наблюдая бескрайнее море свысока, будто владели каждой его частью.
Орай протянул мне небольшой белесый кристалл размером с половинку мизинца.
— Нашел-таки что-то?
— Конечно, у меня нюх на подобные вещи. Пришлось перевернуть парочку булыжников, но я откопал свой клад.
— Чудо какое-то, и как сумел.
Сунув угощение в рот, я с удивлением обнаружила, что камешек растекается по языку вкусом меда, сливок и аниса. Такой еще ни разу не попадался мне ни в этой жизни, ни в когда-либо в прошлых.
— Какой странный…
— Смотри-смотри, краснеет уже!
Он больно ткнул меня локтем в бок, и, встрепенувшись, я подняла голову, обратив внимание на сияющий солнечный диск, медленно скрываемый огромной полной луной. Свет при этом не померк насовсем, а лишь убавил яркость, став совсем прозрачным и блеклым. За этим, будто в последней попытке повлиять на процесс, всё видимое пространство окрасилось в пугающие багряные оттенки, едва просвечивая через лунный лик, а море, заволновавшись в присутствии хозяйки, подняло волны, нервными алыми приливами омывая беззащитный берег.
— Почти всё.
— Угу.
Почти не щурясь, я вновь посмотрела на небосвод. Покровительница тайн и среброкудрая
