Наперегонки с ветром. Буря - Лера Виннер
Тусклый свет теперь бил мне в висок, отгораживая и от Кайла, и от Женни, и ото всего Фьельдена разом.
Самуэль стоял на дороге.
Он развернулся спиной к дому и занял такую позицию, что не попасть в него было невозможно.
Я прицелилась и спустила курок, не думая, просто доверившись ощущениям.
Готтингс глухо вскрикнул и, схватившись за предплечье, упал на землю.
Женни бросилась к мужу. Склонившись ближе, она дождалась от него короткого одобрительного кивка, и только потом встала посреди дороги, сделала глубокий вдох и закричала что было сил.
На этот раз двери и окна захлопали сразу.
Кто-то просто кричал, другие высыпали на улицу.
Испуганный полуодетый мальчишка лет пятнадцати вызвался бежать за полицией и доктором Бэккетом.
Незаметно отлучившийся, чтобы снова положить пистолет рядом с мертвецом Кайл вернулся, коротко коснулся пальцами моей руки, а потом направился к Самуэлю.
Оправившись после первого неизбежного шока, тот смог сесть и что-то говорил Женни.
Со стороны это смотрелось очень трогательно — пострадавший и истекающий кровью герой утешал жену, а так удачно очутившийся рядом сосед пытался помочь ему.
Вздохнув, я пошла в дом за водой и бинтами.
Остаток ночи обещал быть суетным, и так оно и случилось.
Примчавшийся первым Габриэль окинул меня тревожным взглядом и занялся осмотром раненного, наотрез отказавшегося двигаться с места.
Пуля задела руку старшего и единственного теперь сына мэра по касательной, хотя крови и было много, но у него, как выяснилось, отчаянно кружилась голова.
Времени, потребовавшегося доктору на все необходимые манипуляции, хватило, чтобы услышать в подробностях все то, что Самуэль рассказал заспанному, но сосредоточенному дознавателю: вместе с супругой он навещал графа Нильсона, и стрельба началась, когда они уже собирались домой.
Как и ожидалось, Бюль запомнил мое имя, и обратился за подтверждением и дополнениями так серьезно, что я в третий раз им восхитилась.
Первый был в доме Уортенов.
Второй — когда стало очевидно, что он палец о палец не ударит, чтобы наказать того, кто избавил Фьельден от Альфреда Готтингса.
Теперь же он был всерьез настроен на работу, потому что то, что было допустимо с младшим сыном мэра, ни при каких обстоятельствах не должно было произойти с Самуэлем.
Когда Готтингсов уже отпустили домой, а Габриэль предварительно подтвердил, что причиной гибели горе-стрелка стало неудачное падение, дознаватель пожелал переместиться в дом.
Небольшая толпа, состоявшая из желающих поглазеть, значительно поредела, но для нас все началось с начала.
Бюль спрашивал и менял формулировки, как если бы всерьез ожидал, что может услышать что-то помимо уже озвученной ему версии: раненый Самуэль упал, потом раздался шум. Отправившийся узнать в чем дело граф Нильсон обнаружил тело, рядом с которым лежал пистолет.
В четвертый раз повторив, что не знаю погибшего и не могу припомнить, видела ли его прежде, я все-таки надавила на переносицу продуманно усталым жестом, которым Кайл не преминул воспользоваться.
— Графиня устала. Если позволите, мы продолжим завтра.
В его собственном голосе тоже слышалось вполне понятное утомление и такая же обоснованная, хотя и сдержанная досада.
Бюль нам не верил. Он чуял подвох, хотя и не мог указать ни на что конкретное, и до определённой степени я ему даже сочувствовала.
На месте дознавателя я не рискнула бы голословно обвинять во лжи и заговоре, — как минимум потому, что это прозвучало бы глупо.
Как максимум — потому что подобное могло быть воспринято всеми участниками событий как оскорбление.
Самым верным способом добиться правды в такой ситуации было спрашивать об одном и том же до бесконечности, заходить с разных сторон, продуманно меняя очередность задаваемых вопросов в надежде подловить на противоречиях и напрямую уличить во лжи.
Скромно принеся извинения ему, его помощнику и бледному Габриэлю, я двинулась к лестнице, красиво и трогательно опустив плечи.
После такого зрелища Кайлу должно было хватить пятнадцать минут, чтобы всех выпроводить, а потом ещё отчистить пол от грязи парой щелчков пальцами.
Мне же это время было нужно, чтобы принять ванну и привести мысли в порядок до того, как он поднимется.
В том, что он придёт именно ко мне, я ни секунды не сомневалась. Равно как и в том, что сейчас нет необходимости проверять лошадей.
Они были в порядке, а вот моё дыхание сбилось снова, потому что всё происходящее начинало подозрительно напоминать бред.
Ни три дня назад, ни вчера, ни сегодня в горах ничего особенного не случились.
И всё же я ждала его не с настороженностью, а с предвкушением. Как будто нам выпал шанс хоть что-то поменять или хотя бы переиначить.
Отражение в зеркале порадовало и даже удивило непривычным блеском в глазах — не лихорадочным, не азартным, а почти забытым.
Таким же забытым, как ощущение бесконечной лёгкости в уме и теле.
Ночь за окном уже сделалась чёрной, обещая близкий рассвет.
Думать о том, как хорошо было бы встретить его в одной постели казалось недостойным.
Половицы в коридоре заскрипели, как будто по ним кто-то шёл.
Кто-то чужой и тяжёлый.
Совершенно точно не Кайл.
Ледяной, ни с чем несравнимый и легко узнаваемый могильный холод надвинулся волной, пробирая до костей, и я резко развернулась, вскинула руку, чтобы начертить в воздухе защитный останавливающий знак, но всё равно не успела.
Холод коснулся моей щеки и пальцев, а секунду спустя мир перед глазами смазался, утратил яркость, как если бы его затянуло темной, но тонкой пеленой.
Рука дрогнула и упала плетью, но я уже её не почувствовала, как не почувствовала и того, как поднялась с пуфа.
Тело двигалось неловко, ломаными рваными движениями, а потом застыло, привыкая к положению в пространстве. Всего пара шагов, но таких… характерных.
У меня не было ни голоса, ни возможности бороться. Оно оказалось не просто холодным и сильным, а огромным, как пресс, — ни сопротивляться, ни вырваться.
Только смотреть и ужасаться.
Мои пальцы, — как чужие, — прошлись по туалетному столику, и ощущение полированного дерева под ними показалось непривычным, новым. Диковинным и оттого очень ярким.
Левая рука поднялась на уровень глаз, — так, чтобы кольцо, которое мы выдали за обручальное, было лучше видно.
И оно, и сама ладонь показались знакомо-незнакомыми, своими и чужими одновременно. Как долгожданное и дорогое приобретение, в которое еще не веришь до конца.
Это было сильнее меня. Намного сильнее и старше, и растерянность начала переплавляться в ужас.
Все видя и понимая, я не могла ровным счетом ничего с этим поделать.
— Элис, — голос Кайла раздался с первого этажа.
Теперь по-настоящему усталый, но
