Останься в Вейзене - Анастасия Зарецкая
— Ты можешь сказать, что веришь в себя, Варя?
Попал в точку. Я достаточно смелая, чтобы раздавать советы, но до жути труслива, когда дело касается меня самой.
— Конечно, — солгала я. — И в бесплатный обед верю до сих пор. Идём?
Свет все-таки зажегся. На складе.
А снаружи угасал, но весьма степенно. Кутаясь в золотых лучах, мы успели дойти до места, которое, по заверениям Гетбера, должно было либо безумно мне понравиться, либо разочаровать в Гетбере ещё больше.
Оно не походило на тихий интеллигентный ресторан, в котором мы сидели вместе с Вилсоном. Больше всего напоминало таверну, описываемую в многочисленных книгах. Деревянные стены и столы, подавальщицы в пышных кожаных юбках; скопление людей, множество еды, смех, разливные напитки.
Столик для нас с Гетбером нашелся мгновенно — частенько, видимо, заглядывает в это заведение… Так что и в выборе блюд я решила тоже на него положиться. И уж Гетбер дал волю фантазии. Видимо, хотел меня на неделю вперёд накормить, чтобы впредь не возмущалась.
Нам принесли и целое блюдо тушеного мяса, и запеченные овощи, и два графина: один с малиновой жидкостью, другой с янтарно-жёлтой. Ещё — нечто вроде булочек, посыпанных зеленью, и на десерт хрустящее печенье в форме капелек.
Здесь даже было нечто вроде импровизированной сцены, и на ней вдруг появился мальчишка — едва ли ему даже восемнадцать уже исполнилось. В руках он держал музыкальный инструмент, больно напоминающий самую обычную акустическую гитару.
Мальчишка сел на высокий табурет, поджал под себя ноги. Пальцы коснулись струн, и из гитары вырвался томительный перелив, будто только и дожидался этого мгновения. Парень запел тихую, полную светлой тоски песню, хоть и не могла я разобрать слов… Впрочем, даже наши современные переводчики не берутся за музыку, что о магическом говорить.
— Это ещё тихо, — пояснил Гетбер, — веселье начинается к ночи. Тогда в каждом углу сидит по юному дарованию, хоть дополнительные уши отращивай. Если хочешь, подольше побудем, послушаем.
— Не понимаю слов, которые он поёт, — призналась я. — Но образы вижу.
Будто нутру-то моему всё было прекрасно понятно. Лодка в лунном сиянии переплывает реку, и ни одно крупное судно не бросит на неё даже короткий взгляд. Стрекот сверчков, спрятавшихся в высокой траве. Одинокая скрипка — баллада-признание исполнена, но слушать-то её некому.
Гетбер хмыкнул, посмотрел на меня по-доброму:
— Скоро и слова начнёшь понимать. Так уж работает твоя магия.
— А откуда ты всё это знаешь? — не выдержала я. — Был ещё кто-то до меня?
— Были. На моей памяти — двое. Но и забрали их потому, что нашли большой потенциал к магии, так что к языку они привыкли быстрее… Ты тоже обязательно освоишься.
Потом расспрошу поподробнее. Сейчас не хочу. Другого вдруг возжелала…
— А ты можешь что-нибудь напеть? — попросила я. — Хочу послушать, как звучит ваш язык в твоём исполнении.
— Даже так, — Гетбер качнул головой. — Могу. Но чуть позже. Подождём, пока этого музыканта немного развеселят. Гости этого места не любят такого грустного.
В самом деле, народ с первых рядов принялся возмущаться, и мелодия сменилась на более весёлую и динамичную. А потом к мальчишке присоединилась девушка, моя ровесница, и в руках у неё было что-то вроде трубы, но уменьшенной.
Вдвоём они сообразили аналог нашей финской польки, и душа, конечно же, пустилась в пляс. А где душа — там и ноги, хотя этим вечером я не выпила ни капли спиртного.
Желала танцев не только моя душа — многие в таверне подскакивали с мест, и я сама не поняла, как оказалась одной из них… Гетбера мой порыв энтузиазма тоже не обошёл стороной. Этим вечером я была настолько наглой, что заставила танцевать и его. Потянула за рукав, и Гетбер поднялся, решив не спорить со страшной силой в моём лице. Скинул плащ, закатал рукава белой рубашки.
Я прыгала, кружилась и смеялась, то касалась Гетбера, то отходила от него; а всё вокруг плясало, приближалось и отдалялось вместе со мной. Горели огни. Звучала музыка. В воздухе витала энергия всеобщей радости и легкости. Будто нам дали возможность хотя бы ненадолго сбросить с себя груз ответственности, который мы вынуждены нести ежесекундно.
Мне было хорошо. Так хорошо, как ни разу в жизни, пожалуй, не было. Честное слово, клянусь в этом со всей искренностью. Я вдруг ощутила себя так спокойно, будто обрела наконец своё место. Из предыдущих, тревожных и суетных миров ушла, в другой — уже, получается, третий.
Гетбер мне спел, склонившись к моему уху.
Пару строк, пока не слышит никто другой.
Голос, не искаженный переводчиком, оказался у него бархатным, слегка мурчащим, как у кота. Оценила по достоинству. Но сама петь не стала — не умела никогда, да и местных песен не знала…
Сил у меня было много, но все же и я спустя какое-то время устала. Вернулась к нашему столику и набросилась на еду, которая уже успела остыть. Но менее вкусной от этого не стала.
Гетбер почти сразу вернулся ко мне. Загрустил, видимо, один…
Танцы, музыка и горящие вокруг огоньки пьянили ничуть не хуже алкоголя. Я осоловевшими глазами посмотрела на Гетбера, будто пыталась вспомнить что-то важное. Точнее, что-то, которое раньше казалось мне важным, а теперь уменьшилось до пушинки.
Думала ли я, что мой сегодняшний вечер пройдёт именно так? Конечно, нет. Незаметной тенью сбегая из комнаты, я…
Точно, комната! Мне ещё нужно вернуться!
Я будто очнулась ото сна. Как Золушка, которая осознала приближение полнолуния за пару минут до того, как карета её превратится в тыкву. Вновь выскочила из-за стола, но уже не чтобы пуститься в пляс — а чтобы успеть сбежать, пока принц ничего не заподозрил.
— Мне пора, Гетбер.
Он не стал возмущаться. Просто попросил дождаться, пока он оплатит наш то ли ужин, то ли обед, и я благоразумно замолчала, потому что ни в жизнь мне не заработать денег, которые я готова отдать, лишь бы ещё раз прожить эти мгновения счастья.
На улице стемнело, благо, мы были не слишком далеко от центральной площади и потому могли пользоваться такой привилегией, как свет фонарей. И даже свет этот был волшебный, колдовской. Он контрастировал с тёмным небом, и казалось, будто жизнь существует только здесь, в островках света, в остальная часть этого мира то ли уже перестала, то ли ещё не начала существовать.
Мы немного прошлись в молчании, возвращаясь в себя. Потом Гетбер поинтересовался:
— Ко мне?
— Нет, — я осуждающе посмотрела на него, — на остановку, а после — в академию.
