Иван-царевича не надо - Ольга Шах
Кондрат, заметив мое удивление, негромко пояснил:
— Отец Гаврилы, дядька Игнат, долго был старостой у нас в деревне. Мужик, хоть и скупердяйный был, но по-своему честный, народ не забижал. Усадьба Гавриле от отца досталась. Старая барыня Гаврилу старостой поставила, видно, думала, что он как отец, а оно, вишь, как оказалось.
Тем временем стражники уже вовсю колотили прикладами берданок в массивную калитку, внутри заходились хриплым лаем цепные псы. Наконец, раздались шаги и недовольный мужской голос произнес:
— И чё колотисси? Я вот счас кобеля-то спушшу с цепи, тоды поколотисси!
Кондрат откликнулся:
— Михей, открой! Дело срочное есть!
Михей явно удивился, пробормотал что-то неразборчивое. Видно, Кондрат не входил в число их постоянных клиентов. Но загремел железными запорами и засовами. Ну, прямо Форт-Нокс какой-то! Однако калитку Михей приоткрыл немного, всего лишь голову просунуть наружу хватило. Стражникам и этого достаточно — вдвоем они так рванули калитку на себя, что Михея выдернуло из двора, как репку с грядки. И быстро вошли внутрь. Мы последовали за ними. Михея уже скрутили и волокли следом. Как пояснил Кондрат, это был старший сын, были ещё младшие — Фатьян и Андрон.
Вот они, кстати, и бежали к нам по двору, не понимая в чем дело, но один из них тащил бердану. Отстреливаться что ли, собрался? Почуяв волка, цепные псы уже не гавкали, они забились в свои конуры и выли от ужаса. Какофония звуков была дикая. Посреди двора застыли двое младших сыновей, не зная, что им делать, на высоком крыльце стояла высокая, статная женщина, хмуро глядящая на нас из-под туго повязанного платка.
Получив подсказку от Хаси, где именно находится подпольный винокуренный аппарат, я уверенно направилась к большому бревенчатому зданию. Вся компания дружно подалась за мной. Михей что-то протестующие замычал, один из двух других сыновей попытался кинуться нам наперерез, преградить дорогу к заветному зданию. Что лучше всех слов говорило о том, что сыновья все знали и участвовали в преступной деятельности.
Третий сын, не увидев среди нас отца, закричал:
— Тятенька! Ты где? Грабят нас, беззаконие творят!
Он что, совсем не увидел среди нас урядника или меня? Или счёл нас незначительными личностями? Скрутили и этих отпрысков Гаврилы. Всех троих усадили со связанными руками и ногами на землю возле стоящей во дворе телеги. Только мать семейства по-прежнему молча и недвижимо стояла на крыльце, не вмешиваясь никак в происходящее.
Тяжёлый засов из дубовой плахи едва вытащили трое мужиков, и вот, наконец, распахнулись тяжёлые ворота сарая. Солнечный свет озарил темное нутро помещения. На полках стояли и большие бутыли, кажется, их называли четверти, и обычные литровые и полулитровую бутылки, даже квадратные хрустальные штофы. Все это явно украдено из запасов имения. В углу стояло несколько дубовых бочек, издающих резкий, хмельной запах. Вероятно, это полуфабрикат для производства самогона — брага.
Но самого главного — аппарата для перегонки — не было видно. Но верный волк опять дал наводку — отодвинуть пустую бочку, там есть подвал. Что я и озвучила. Услышав возню в сарае и скрип отодвигаемой бочки, дружно завыли сыновья Гаврилы. Спустившиеся в подвал стражники вытащили оттуда знаменитый винокуренный аппарат, про который столько говорили — медный, с бляхами производителей. Но местами уже появилась прозелень, всё-таки в подвале сыровато, а медь надо часто надраивать.
Я сразу предъявила права на все найденное, так как ясно, что аппарат украден из поместья. Не то, чтобы мне нужна была эта мутная самогонка, но применение ей я найду. Несколько раз перегнать и пропустить через угольный фильтр — и я получу спирт для своих ламп. Надо будет только скипидар покупать. А он идёт в меньшем количестве, один к четырем. Хрустальные штофы и фигурные бутылки тоже не входят в перечень обычного крестьянского обихода.
Далее обыск переместился в дом. Тут Хася, суетясь под ногами всех присутствующих, неожиданно мысленно мне подсказал:
— Не знаю, то это или нет, но за этими досками с картинками есть какой-то металл, я не различаю его, но это точно металл.
Вначале я не поняла, о чем речь, но потом сообразила, что Хаська имел в виду небольшой иконостас в углу, возле которого теплилась маленькая лампадка. Не стала никого просить, сама решительно подошла к иконам, сдвинула одну, просунула руку поглубже. Пальцы ухватили что-то матерчатое, я потянула к себе. Из-за икон выпал матерчатый мешочек, глухо звякнувший. Все уставились на то, что я нашла.
Распустив завязки, я высыпала на стол содержимое мешочка. По столу раскатились монеты разного достоинства — от медяшек до пары золотых. Ещё была пара небольших девичьих золотых серёжек и таких же пара колечек. Подозреваю, что некогда они принадлежали Майе, вероятно, она сама подарила их Игнатьевне или достались ей, когда муж Майи вернул все вещи умершей жены. Мда… опять дилемма. Вроде забрать эти не такие уж великие деньги — не слишком порядочно, но с другой стороны — оставлять этой семейке нечестно нажитое — тоже не резон.
Подумав ещё с минуту, решила так — деньги заберу, но в свой оборот пускать не буду, или отцу Василию передам на благотворительность. Хотя… точно, я ведь планировала школу, тогда будут нужны и учебники и писчие принадлежности. Сухо сообщила жене Гаврилы (так и не знаю, как ее зовут!), что ее мужа арестовали, и будут судить и очень строго. Сыновья пойдут как соучастники пока, их судьбу я решу вскоре. Поскольку она всё-таки изначально была вольной, и ее участия во всем этом никак не видно, то она может уехать к своему отцу в вольную деревню. Свои вещи тоже может забрать, телегу и сопровождающего дам. Буду в Вязьме — подпишу вольную и переправлю к ней. И это все.
Удивительная женщина! Не сказала ни слова, не проронила ни слезинки. Только молча кивнула в конце моих слов. И что интересно — даже не сделала попытки сказать, что мол, серьги и кольца ее, или что деньги дал ее отец, абсолютно равнодушно отнеслась к обыску. В сторону связанных сыновей даже не посмотрела второй раз. Только
