Иван-царевича не надо - Ольга Шах
Часть мужиков угрюмо молчала, вероятно, до них начало доходить, что дело становится не молодецкой забавой, а вполне может плохо кончиться, но часть ещё, раздухаренная алкоголем, жаждала подвигов и зрелищ. Тот же самый подпевала (вспомнила, как его зовут — Лукьян, часто видела его на вывозе перегноя на поля весной), храбро выкрикнул из-за спин подельников:
— Не боись, мужики, токмо стращают нас! Их мало, чё они нам сделают? В сторону их отпихнем и все!
Так, по-доброму не понимают. Я держала пистолет в опущенной вниз руке, скрывавшейся в складках платья, теперь пришла пора показать и свой аргумент. Подняв руку с пистолетом, как учил Андрей, я сказала:
— Назад! Отошли назад! Хотела с вами по-доброму — вы не слышите! Уряднику известно о вашем бунте и он с полицейскими уже едет сюда. Не разойдетесь сейчас по домам — вы же понимаете, что каторга вам будет. Этого хотите? Ещё шаг к полю — и я выстрелю! Хотите умереть в праздник?
Толпа, глухо заворчав, качнулась назад. Желающих грудью на амбразуру было маловато. Мужик, которому я доверила второй пистоль, тоже выразительно щёлкнул курком. Лукьян пьяно выкрикнул:
— Кондрат, ты пошто за них встал? Неужто в соседа стрельнешь?
И, пьяно смеясь, выбрался из толпы и пошел на нас. Следом качнулись ещё несколько человек. Среди них — Ермолай. Кондрат, стоявший рядом со мной, пробормотал:
— Мой — Ермолай!
Я кивнула, и мы выстрелили одновременно. И тут же раздался дикий крик. Если честно, то я здорово испугалась, ведь целилась я в землю у ног Лукьяна. А он сейчас орал и катался по земле. Толпа ахнула и откатилась назад. Только Ермолай застыл на месте и тупо смотрел на большое мокрое пятно, расплывающиеся по праздничным порткам.
Кондрат тихо сказал:
— Я в землю, промеж ног, стрелял. Это он со страху.
Толпа продолжала отступать, Лукьян продолжать голосить. А я замерла на месте, не в силах двинуться, хотя понимала, что надо оказать помощь. И тут увидела, что в лесопосадке, огораживающей поле, мелькает цветистая рубаха Гаврилы. Похоже, пока суд да дело, он, однако, решил "сделать ноги". Я с усилием повернулась назад. Хаська сидел среди картофельных кустов в своем обычном щенячьем виде. Тихо, одними губами, прошептала:
— Хася, Гаврилу остановить и взять!
И громче, уже для свидетелей, крикнула:
— Хася, фас! Взять!
Волк сорвался с места и большими скачками рванул за убегавшим Гаврилой. Если кто и удивился необычной скорости, с которой несся щенок, то все равно ничего не понял. Толпа, лишившись вдохновителя, то растерянно смотрела ему вслед, то поворачивалась к катающемуся в пыли Лукьяну. Кажется, я и правда его ранила. Штанина понемногу намокала от крови. Такого никто не ожидал, и я в том числе.
И тут я увидела мчащуюся на всех парах, в клубах пыли черную арестантскую кибитку, верховых, скачущих позади, и облегчённо выдохнула — урядник со своими служивыми подоспел вовремя!
Появление урядника с сотоварищами подействовало на мужиков как самый лучший "Антипохмелин". Которые были чуть менее пьяны, чем небольшое количество застрельщиков, протрезвели мгновенно. Толпа в испуге качнулась в одну сторону, в другую — с одной стороны урядник со служивыми, с другой стороны — мы, бежать некуда! И тогда мужики приняли самое неординарное решение.
Толпа кинулась ко мне, падая на землю на колени и вразнобой голося.
— Матушка, барышня Катерина Сергеевна! Спаси! Мы ж не со зла! А то пьяные были! Подговорили нас! Пощади! А мы уж отслужим!
И только самые пьяные и идейно вдохновлённые растерянно топтались на месте, не понимая, что им сейчас делать? С двух сторон стоят вооруженные люди, предводитель исчез, а они? Лукьян по-прежнему выл, Ермолай также тупо разглядывал свои портки, затем оглядывался — не видит ли кто то же самое, что и он? И опять пытался осознать происходящее.
Арестантская кибитка приблизилась, на облучке, рядом с кучером, сидела зареванная Верка. Подъехали и верховые. Савелий Петрович, наш урядник, несмотря на свою тучность, верхом смотрелся очень по героически. Наклонившись в мою сторону, он громко спросил:
— Что тут у вас, Катерина Сергеевна? Бунт никак? Однако солдат на подмогу вызывать надо!
Я качнула головой отрицательно.
— Сами справимся, Савелий Петрович! Вот зачинщиков арестуйте, а с дурнями я сама разберусь! Потравы-то они никакой не устроили. Да и напоили их и подговорили специально.
— И кто же у вас такой храбрый? Чтой-то не вижу? Это вы, кстати, стреляли? Хороший выстрел!
Лукьян с перепугу даже выть перестал, только тихонько поскуливал. Я подошла к нему, наклонилась. Праздничные портки, чуть повыше таких же праздничных лаптей, были, как будто распороты ножом на небольшом расстоянии, и были окровавлены. В разрезе штанины хорошо была видна небольшая линейная ранка, в которой углом торчал небольшой осколок камешка! Я подавила истерический смешок. Вот уж воистину Зоркий Сокол, Косой Глаз! Это я о себе, если что. Я выстрелила в землю, попала в небольшой камень, от него откололся кусочек и попал Лукьяну в мышцу голени. А кровит так сильно потому, что он пьян и давление высокое в сосудах.
Ничего страшного нет, я пальцем подковырнула краешек камня, и он легко выскользнул из ранки. Кровотечение не возобновилось, видимо, сосуд уже затромбировался. Остальную помощь могу оказать только в поместье. И тут послышался вой. Недалеко. Вначале я испугалась, что это воет Хася, срывая маскировку, но нет. Вслед за воем послышалось и веселое тявканье щенка. Что-то там происходит?
Забыв об опасности, о том, что пистолет у меня разряжен, я, подхватив юбки с боков, рванула с места в лесопосадки на приличной скорости. За мной нестройной толпою бежали наши, продирался сквозь кустарник верхом на лошади урядник. Далеко уйти у Гаврилы не получилось. На небольшом свободном пятачке пространства между кустов, на зелёной травке, лежал Гаврила, в позе то ли бабочки, то ли морской звёзды, то есть, растопырив руки и ноги. Цветастая праздничная рубаха на фоне зелёной травки смотрелась особо живописно. Периодически Гаврила издавал тот самый жуткий вой, который так напугал меня.
Может, выл он потому, что по нему, как по асфальту, весело пробегался Хаська, добегая
