Ангел-мечтатель (СИ) - Ирина Буря
Поначалу мне казалось, что он из себя выпрыгивает, просто чтобы Татьяна его не обскакала. Типичная его поза — стоит хоть кому-то, хоть в чем-то, хоть на полшага превзойти его, он видит в этом один только наезд на несравненного себя. Да и хронология их открытий в пользу такой версии говорила.
Татьяна пробила инвертацию — он придумал, как инвертированных в ограниченную видимость выводить.
Татьяна ангелов в невидимости видела — он научился их в инвертации по отделам различать.
Татьяна нашла способ моим орлам свои навыки передать — он их своими так загонял, что ко мне делегация явилась с коллективной петицией. Чтобы изыскать, понимаешь, возможность зачислить в их ряды «офигенного инструктора». Нормально? Застоялись они, понимаешь, без настоящей, семь потов выжимающей нагрузки.
Ну, из них я быстро все требуемое выжал. Утроив ежедневные нормативы и отменив увольнительные до стабильного их выполнения. А вот их «инструктора» выжимать на предмет его новых открытий — с меня самого пот градом катился.
Стоп. Прошу изменить ранее зафиксированную формулировку вопроса к тем, кто принял этого асоциального типа после аварии. Главное не то, от чего его сознание тогда очистили, а почему не устранили, в первую очередь, его анархистские замашки? Вот эти сорняки разрослись на очищенном поле до такой степени, что потом уже целителю сутки полного покоя потребовались после того, как он попытался разглядеть, что под ними скрывается.
Мне же приходилось эту бурную поросль просто выдергивать. Без особых церемоний — и не всегда с полным успехом. Этот орел-одиночка подпускал меня к своим открытиям только тогда, когда ему что-то нужно было взамен, и всякий раз с таким видом, словно я его последнего достояния лишаю. Это уже потом я понял, что у него всегда еще пара-тройка других оставалась в рукаве припрятана.
Никакие уговоры-договоры с ним не работали. Его всегда нужно было загонять в угол и держать там за горло, чтобы не выскользнул. А он выскальзывал — как угорь намыленный — и выныривал в совершенно неожиданных местах. То с надутым от самодовольства видом, то с воплями о помощи.
Понятное дело, вытаскивал я его. По очень простой причине. Даже по двум. Пока он на земле был — это моя парафия, и если нужно там кому-то по ушам настучать, то не за моей спиной. А когда они с Татьяной к нам попали и начало его швырять из стороны в сторону, а меня за ним, как гончую за ошалевшим зайцем, начали у меня возникать вопросы.
Я всегда землей был занят. И темными. Мне их с головой хватало — в штаб-квартире нашей и ее окрестностях некогда оглядываться было. Там внештатники были, чтобы за порядком следить. У меня с ними не сложилось — они себя элитой метрополии считали в отличие от моего отряда, рыскающего по отдаленной периферии. Ограничились мы — после пары крепких разговоров — простым разделением сфер деятельности, и больше в дела друг друга не вмешивались. До последнего времени.
Когда после аварии они Анатолия в оборот взяли, я не удивился. Нечего было в мою операцию вмешиваться — нарвался-таки со своей самодеятельностью, пусть выгребает. А потом странности начали множиться, прямо как те сорняки у него в голове.
Вместо него наказали Татьяну — полной чисткой памяти, а его отпустили, причем с полной же свободой перемещения. Помню, как меня царапнула неадекватная жесткость по отношению к новобранцу и неоправданное попустительство халатности ветерана.
Он явно остался под колпаком внештатников, но к Татьяне его допустили, практически прямо велев забыть о земле, и среди новобранцев сразу же появился аксакал — первый из мелких. Помню, именно тогда у меня впервые мелькнула мысль, что нужно как можно быстрее их на землю возвращать — с внештатниками всегда лучше от обратного идти.
Как только мы подготовили опусы, чтобы попытаться восстановить память Татьяны, Анатолия вдруг откомандировали к аналитикам, которые — словно по заказу — тут же направили его своим эмиссаром в ни с того, ни с сего заинтересовавшую их группу Татьяны. Помню, как я чуть не взвыл — сначала со злости, потом в предвкушении — сам я давно к ним подобраться пытался.
Ох, и задела меня тогда эта новость. Я был почти уверен, что этот уж вертлявый снова выкрутился, да еще и с повышением. Это, что, нормально? Это что за поощрение «Что хочу, то и ворочу»? Еще и новобранцам такой пример под нос подсовывать! У нас теперь анархия — мать порядка, что ли?
Я навел справки у хранителей о подробностях отставки Анатолия — и тут же остыл. Прямо нутром и всем земным опытом почуяв, что что-то здесь не так.
Во-первых, главу хранителей прослушивали. Во-вторых, мелких взяли на карандаш. Всех мелких. И снова аналитики. Которых, по всем меркам, интересовали только положительные отзывы о них.
Как-то уж больно лихо такой поворот с нашими опусами совпал. Я и сам за такой подход двумя руками был, потому и свое слово в опусы вставил. У мелких моих психов такой потенциал начал просматриваться, что я давно себе слово дал, что никому, кроме меня, они не достанутся. И наблюдатели узколобые уже достали — как по мне, они патологически желчью к мелким исходили из простой зависти к этому потенциалу.
Но зачем так сложно? Чего-то перемудрили верхи наши. Можно было просто наблюдателям по рукам надавать — или, еще проще, провести открытую кампанию по представлению мелких в выгодном свете. К чему эта возня закулисная? Из своего опыта я знал, что повышенная секретность требуется для обеспечения внезапности операции. Нет, молниеносного блицкрига.
И очень мне не нравились сочащиеся самодовольством физиономии внештатников, когда мы с ними случайно пересекались.
Глава 8.1
А потом свободу перемещения ограничили в нашей штаб-квартире — впервые на моей памяти. Вернее, свободу выхода из нее на уровни и на землю. И контроль за этим ограничением поручили внештатникам. Помню, какая оторопь меня взяла, когда на их постовых — тоже впервые — моя должность никакого воздействия не возымела.
Случилось это в аккурат перед моим следующим расширением контактов — и я уже всей кожей почуял, что у нас не только разговоры прослушивают, но и мысленную связь. Татьяна
