Лекарство - Ксения Гранд
– Разве ты не должна быть на постельном режиме? – за спиной все та же женщина с острыми скулами. Она что, преследует меня?
– Не могу… уснуть.
В саду так тихо, будто здесь время не подвластно правилам. Вид распускающихся деревьев действует сродни бальзаму для души. И как падшим удалось создать такой сад без солнца? Но самое интересное – это огромное светящееся дерево в центре сада, и, да, оно действительно светится. Разве не удивительно?
– Понимаю. Сама не люблю эту груду камней.
Она садится рядом. Только сейчас замечаю ее странную одежду. То ли платье, то ли комбинезон, то ли и вовсе кусок сукна. Какая-то необычная ткань цвета топленого молока, на вид грубая, но все же лучше, чем ходить с перебинтованными руками и шеей.
– Меня, кстати, Окра зовут.
– Сильвер. Окра… звучит знакомо.
– Так называется растение.
– Тебя назвали… в честь растения?
– Ну да, – она пожимает плечами, – всех фармакопеев так называют.
– Кого?
– Ах да, ты же не в курсе.
Наверное, ей непривычно разговаривать с человеком, который не в курсе местных традиций.
– Фармакопеи – это целители, – объясняет она. – При рождении каждый житель Норы вместо имени получает номер, созвучный с его группой крови. Так проще знать, у кого какая группа. По наступлению совершеннолетия обыватель выбирает, чем будет заниматься по жизни, и получает имя в соответствии с выбранным занятием. Например, я целительница. Я сама выбрала эту профессию и получила имя растения, с которым лучше всего управляюсь.
Кажется, я начинаю понимать. Девочка Двойка, которую я видела на площади. Наверное, у нее вторая группа крови. Лидер – глава падших. Теперь его имя не кажется таким пафосным.
– Ты выглядишь грустной. То, что ты видела в катакомбах, огорчило тебя.
– Откуда ты знаешь… что я туда… спускалась?
– В Норе слухи быстро расходятся. Этот парень, – она тщательно подбирает слова, – он ведь тебе не друг?
– Нет.
После слов Блэквуда у меня язык не повернется назвать его другом.
– И ты не собиралась ему помогать?
Машу головой из стороны в сторону. Надеюсь, Окра не отличается проницательностью и не поймет, как нагло я ей вру.
– Хорошо. Поскольку, если бы ты помогла Предателю, ты была бы признана его союзником. Тебя бы заперли в катакомбах или, что еще хуже, устроили бы показательную расправу.
В горле встает ком. Не хотела бы я, чтоб меня казнили на площади перед сотнями пытливых глаз. Все же то, что Блэквуд остался в катакомбах к лучшему, иначе и его, и меня могли бы запросто… Стоп. Предательство, публичная расправа. Мог ли Блэквуд об этом знать? А если и так, то могло ли его агрессивное поведение быть связано с желанием… защитить меня? Что, если он оттолкнул меня, чтоб я не пыталась помочь? Господи. Если это правда, тогда он все еще пытается меня защитить. Чертов умник!
– Ты побледнела. Все нормально?
– Да, – потираю пульсирующие виски, – все… хорошо.
Окра всматривается в мое лицо, но, кажется, все равно не понимает, что творится в моей голове. Если бы я сама смогла.
– Что с ним… будет?
– Обычно варианта два. Заключенного сбрасывают с Висячей скалы, либо оставляют умирать в катакомбах. Первый вариант очень жестокий, поскольку узники обычно не умирают сразу, а доживают последние дни в муках на дне ущелья. Но по какой-то причине Старейшина выбрал более мягкую расправу. Правда, не знаю почему.
Похоронить живьем под тоннами камней, без воды, пищи и света. Это они называют мягким?
– Странно, – она встряхивает головой, – зачем кому-то в здравом уме возвращаться сюда, зная, что его ждет?
И правда. Зачем Блэквуд вообще это затеял? Разве он не знал, что с ним сделают падшие, когда он объявится? Может, он думал, что они все мертвы? Или знал, что я в любом случае вытащу его из темницы? Для этого он меня и оберегал?
– Не знаю.
– Я думала, вы пришли вместе. Как же получается, что ты не знаешь его мотива?
– Иногда я вообще… не понимаю, как… здесь оказалась. Я должна быть… дома с родными. Как получилось… что моя жизнь просто… развалилась на части?
– Иногда приходится чем-то жертвовать, чтоб сохранить равновесие.
Где-то я уже это слышала. Жертва во благо. Что за странное выражение. Лишиться, чтоб сохранить, потерять, чтоб обрести, пожертвовать, дабы спасти. Есть ли в этом хоть какой-то смысл?
– Да уж, – срываю с куста листок, – хороша… жертва.
– И все же, кажется, ты прекрасно знаешь, почему ты здесь, только примириться с этим не в силах.
Она говорит так, словно знает что-то, чего не знаю я. Хочу спросить, но не успеваю. Пока я медлила, она ушла. А я все сижу на том же месте и пытаюсь собрать мысли в кучу. Напрасно, в голове будто минное поле. Каждая мысль взрывом цепляет другую, та еще одну и еще. И так по бесконечному кругу. Откидываю листок в сторону и смотрю, как он вихрем опускается на землю. Представляю заключенного, который, раскрыв руки, летит со скалы в пропасть. И все же такой конец был бы гуманнее, чем голодная смерть. В висках трещит. Может, это сказывается действие яда? Или у меня просто сносит крышу. Еще и Блэквуд решил сыграть в героя. А что делать мне? Я домой хочу! Но как я доберусь туда одна? Допустим, каким-то невероятным образом я смогу найти дорогу до границы, не наткнувшись на моровов. Но что дальше? Я понятия не имею, как открыть врата с внутренней стороны! Конечно, план мне известен. Для этого мы и взяли ракетницу, но как подать сигнал, где и когда, чтоб стражи его увидели?
И как быть с «мучеником»? Ведь не могу же я просто уйти, зная, что его ждет. Это как-то… не по-человечески. Особенно с учетом того, что остаться он решил из-за меня. Только сейчас до меня доходит, что значит медленная смерть. Сидеть в четырех стенах, без еды, воды и воздуха. Они же просто замуровали его заживо! Ладно, без еды можно прожить пару недель, но вода… Без воды он исчахнет за пару дней, а без света потеряет голову (если еще не потерял). Это же живодерство! Как они могли такое сделать? Да, он пожертвовал ими, чтоб спасти других, но это не дает права хоронить его заживо! Ведь есть много других способов расплаты. В конце
