Выкупленная жизнь (СИ) - Натали Лавру
Саша с самого начала знал о том, что я зарабатываю на кредит проституцией, и это всё равно не оттолкнуло его от меня. Сам он, конечно, тоже был хорош: на фоне его развлекательно-преступной деятельности мои грешки казались невинными шалостями.
И всё же мы во многом были похожи, поэтому не притворялись и не скрывали друг от друга свою подноготную. Между нами была какая-то особая лёгкость, мы свободно выкладывали друг другу то, что на душе, а когда ругались, кричали друг другу всё, что думаем, без фильтров.
Сам он занимался фрилансом на дому, разрабатывал компьютерные игры или что-то в этом роде. Я узнала также, что у него странная нерусская фамилия — Швядене, и откуда она у него взялась, он не знал, сказал, что его родители умерли, когда он был совсем маленьким. А ещё Сашка просто виртуозно рисовал карикатуры и различных героев из комиксов, любил танцевать и подпевать при этом. По его фигуре можно было понять, что он регулярно занимается спортом, даже мне он всё время намекал, что спорт — это не только секс. Иногда ему удавалось вытащить нас с Максом на стадион, но для частых совместных тренировок я была слишком занята. Кроме того, я полностью выкладывалась на дневных танцевальных занятиях, когда изучала новые элементы и повторяла старые, так что физических нагрузок мне вполне хватало.
День за днём в моей голове начало появляться ощущение, что совсем скоро придётся кардинально сменить образ жизни и от многого отказаться. Плоды моих так называемых трудов вот-вот должны были созреть, детонировать, словно бомбы.
Отношение старикашки ко мне становилось всё более грубым и невыносимым: он заставлял меня держать во рту лёд или ставил кляп, а иногда и вовсе избивал и доводил до истерики. Каждый раз я боялась, что он выдумает новое извращение, но терпела, потому что нужны были деньги. До полного погашения кредита оставался, по моим прогнозам, всего месяц, а то и меньше, если повезёт.
Иногда случались такие дни, когда старикашка был настроен на лирические философские рассуждения и не истязал меня, но чаще он просто приходил в ярость от одного моего вида и требовал, чтобы я изображала страсть и удовольствие от побоев.
В одно из воскресений Игорь Евгеньевич был особенно не в духе.
— У вас что-то случилось? — попыталась прощупать почву я.
— Раздевайся и раздвигай ноги. — сказал он таким голосом, как будто собирался меня прикончить.
— Может быть… — начала было я, по он резко меня перебил.
— Разделась, легла!
— Нет.
Я никак не могла решить, сопротивляться ему или послушаться. Он за руку подтащил меня к кровати, толкнул и вытащил из брюк кожаный ремень с металлической пряжкой. В этот вечер он оставил на моём теле несколько десятков синяков и ссадин. Я ползала у него в ногах, умоляла, чтобы он больше не избивал меня, а ему мои страдания доставляли наслаждение, и он даже не пытался это скрыть. Мне с трудом удалось сдержать себя в руках и не превратиться, но всё моё сознание уже было поглощено злобой. Видимо, фантазия старикашки иссякла, и он опустился до обычных побоев.
«Похоже, конец этой истории ближе, чем мне казалось» — пронеслось у меня в голове.
Мои догадки подтвердились: в этот раз он не заплатил мне, сказал, что рассчитается со мной в следующее воскресенье.
В тот раз я вернулась домой позже обычного, помылась и легла спать вместе с сыном, но до утра слушала, как тикают стрелки на часах в прихожей, мне казалось, что они играют некую мелодию, что одна секунда не равна другой. Мелодия пела о вещах, на которые я решилась вопреки своей воле. Чувство отвращения и гнева душило меня.
С понедельника началась сумасшедшая неделя: Дилан начал активно двигаться, но пока ещё явно бессознательно: возникла опасность, что он упадёт с кровати. Каждый день я буквально бежала с работы в садик за Максимом, и мы вместе спешили домой.
Для страховки я пристегнула запястья Дилана к бортам кровати, это была временная мера, пока он не придёт в сознание. Я подозревала, что он теперь может дышать без помощи аппарата, но проверить не решалась, боялась, подумав, что всему своё время.
Теперь во мне начала просыпаться нежность: я целовала Дилана каждый раз, когда заходила к нему в комнату, шептала ему на ухо, что люблю, даже иногда плакала. Моя надежда была сладкой и тягостной одновременно.
Вечером в пятницу, по дороге в клуб, я почувствовала, что боюсь снова появляться там. Чем лучше становилось Дилану, тем сильнее страх сковывал мою душу, мою чёрную испорченную и недостойную уважения душу.
За две мои смены не произошло ровно ничего странного и подозрительного, напротив, никто из руководства или рабочего персонала не подходил ко мне, не интересовался, как мои дела. Я же чувствовала, что это одни из моих последних смен в этом заведении, но нужно было делать вид, что всё как обычно.
В одну из ночей меня разбудил плач Максима:
— А-а-а, мама!!! — он был чем-то очень напуган.
— Ты что? Что такое?
— Там тётенька в окне! Она смотрит на меня!
Я заметила за стеклом едва мерцающий силуэт призрака Ларисы.
— Не бойся, она тебя не обидит, засыпай. — успокоила я его и подошла к окну. — Ты
