Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света
Но с какой целью?
Он никогда раньше не задумывался, что ждет там, впереди до сего момента. В Империи прославлялся «мир», но Акива мог думать о нем только как о последствии. По его представлениям, конец всегда означал падение Лораменди и месть чудищам, чьи дикие радостные вопли сопровождали смерть Мадригал. О том, что произойдет после этого, он даже не задумывался. Акива предполагал, что будет уже мертв, как и множество других солдат, но теперь он мог видеть, что умереть было бы слишком легко.
«Живи в том мире, который ты создал, — думал он про себя, вставая каждое утро. — Ты не заслуживаешь отдыха».
Последствия выглядели кошмарными. Изо дня в день, он вынужден был быть свидетелем этого: караваны рабов, закованных в цепи, сгоревшие остовы храмов, отданные под скот или оскверненные, разоренные деревни и придорожные трактиры, и всегда отовсюду видны поднимающиеся столбы дыма. Акива дал этому ход, но, если его собственная месть уже давно свершилась, то месть Императора — нет. Свободные химеровы владения были разгромлены (это было достигнуто довольно легко, благодаря тому жалкому факту, что тысячи химер ради своей безопасности бежали в Лораменди, и только ради того, чтобы сгореть в нем заживо). Расширение Империи только набирало обороты.
Густонаселенные северные земли химер были всего лишь перевалочным пунктом большого дикого континента, и хотя основные силы армии Иорама отправились восвояси домой, патрулирования продолжались, передвигаясь словно тени смерти все глубже на юг, стирая деревни, сжигая поля, порабощая химер, убивая их. Может, это и было творением императорских рук, но Акива сделал это возможным. И он взирал на все происходящее мрачным взглядом, гадая, сколько успела увидеть Кару, прежде чем погибла, и насколько ее ненависть стала еще сильнее.
«Если бы она была жива», — думал Акива, то он больше никогда не смог бы посмотреть ей в глаза.
Если бы она была жива.
Ее душа осталась жить, но из-за Акивы воскреситель, Бримстоун, был мертв. Вот в одно из таких своих самых мрачных мгновений, оценив иронию судьбы, он разразился хохотом, и не смог остановиться. А потом этот неудержимый истеричный хохот превратился в нечто, совсем далекое от смеха, в судорожные рыдания — словно его душу вывернули наизнанку, обнажив живое.
Он был в пещерах Кирина, когда это случилось, никто его не слышал. Он вернулся сюда, чтобы заполучить спрятанное там кадило. Всего день пути, и он сидел в этих пещерах с сосудом и пытался уверовать, что это была Кару, но положив руку на холодное серебро, он не чувствовал ничего, и ничего не шевельнулось в глубинах его души, ничего, что позволило бы ему надеяться, что внутри вовсе не ее душа — этого просто не могло быть. Он бы почувствовал, если бы это было так. Он бы понял. Поэтому он вновь совершил путешествие, обратно через портал в человеческий мир, в Прагу. Вернувшись, он сразу же заглянул в ее окна, как делал это прежде, и увидел... две спящие, переплетенные воедино фигуры.
Его надежда была словно вдох ледяного воздуха — такой болезненной — как внезапно появившийся острый укол ревности. В одну секунду его одновременно бросало в жар и знобило, его руки сжимались в плотные кулаки, пульсируя кровью. Его окатила волна вспыхнувшего адреналина, оставив после себя нервную дрожь. Это была не она. Это была не она, и на смену волне адреналина пришла другая — волна облегчения. А затем, сокрушительное разочарование и отвращение к самому себе, за свою реакцию на увиденное.
Ему не терпелось разбудить друзей Кару. Вот кого он увидел в ее квартире: музыканта и девочку-дюймовочку, чьи глаза дадут по свирепости фору даже Лираз. Он наблюдал за ними в течение всего дня, каждую секунду надеясь, что Кару вот-вот появится, но этого так и не произошло. Кару здесь не было, и у ее подруги случались долгие минуты, когда она замирала, всматриваясь в толпы на мосту, разглядывала крыши, даже небо — таким пытливым, ищущим взглядом, который подсказывал Акиве, что она тоже ищет девушку с лазоревыми волосами.
В Эретце до него не доходил никакой шепоток или слух, который намекнул бы, что с ней сталось; не было ничего, кроме кадила, несшего с собой страшное объяснение произошедшего.
Целый месяц своей жизни Акива плыл по течению. Серафим выполнял свой долг, патрулируя северо-западные территории, бывшие некогда еще свободными, и их дикие побережья с приземистыми, расползшимися во все стороны горами. Крепости, усыпавшие утесы и вершины. Большинство цитаделей, таких как эта, были словно врыты в вертикальные расщелины в скалах, чтобы защитить их таким образом от воздушного нападения, но, в конце концов, это не имело значения. На мысе Армзин состоялось одно из самых ожесточенных сражений за всю войну — обе стороны понесли огромные потери — но и этот бастион пал. Теперь рабы трудились над восстановлением стен гарнизона, хозяева кнутов никогда не отходили далеко. Когда Акива понимал, что пристально наблюдает за ними, каждый мускул его тела натягивался словно струна.
И все это сотворил он.
Иногда это было все, что он мог сделать, чтобы остановить крик у себя в голове. Лишь бы не выдать себя. Он нашел выход, с помощью которого мог скрыть свое отчаяние в присутствии своих близких и товарищей. Иной раз ему удавалось отвлечь себя: тренировочным спаррингом, своим тайным увлечением магией или простым общением, в котором он стремился достичь прощения Азаила и Лираз.
И он, возможно, продолжил бы идти по этому пути еще какое-то время, если бы не завершение... последствий событий... пришедших в Империю.
Все случилось в одночасье, и вызвало у императора такие гнев и негодование, которые откликнулись столь невероятной бешеной яростью, которая могла вызвать бурю на море и полопать почки на деревьях Сикоракса так, что с них облетели бы нераскрывшиеся бутоны, напоминающие крылья мотылька в садах Астрая.
В большом диком сердце земель, которые день за днем становились жертвой нападения на караваны рабов и кровавой бойней, кто-то начал убивать ангелов.
И кто бы это ни был, у этого неизвестного получалось это очень, очень хорошо.
9
ЗУБЫ
— Эй, Сьюзи?
— Ммм?
Сусанна сидела на полу, перед ней на стуле было установлено зеркало. Она дорисовала розовые кружочки на своих щеках и лишь после этого смогла поднять взгляд. Посмотрев на Мика, она увидела, что он смотрит на нее с тем беспокойством, которое порой появляется у него меж бровей. Очаровательные морщинки.
— Что такое? — спросила она.
Он опять посмотрел в телевизор, стоящий напротив него. Они были в квартире, которую он делил еще с двумя музыкантами. В доме Кару телевизора не было. Сусанна жила в основном теперь там, там же они обычно проводили свои ночи (цирковое шоу СМИ потихоньку сошло на нет). Мик ел хлопья и смотрел новости, пока Сусанна готовилась к своему ежедневному представлению.
