Ками Гарсиа - Прекрасная тьма

Я не подхожу, чтобы не мешать твоему горю, милая Лена Дюкейн, но я всегда, и я искренне говорю это, всегда готова помочь тебе, как меня учили Библия и моя мама.

Эмили кивнула Саванне, и они ушли так печально и медленно, как будто не они сами же создали Ангелов-Хранителей, версию народной дружины в Джексоне, только ради того, чтобы вышвырнуть Лену из школы. В некотором смысле, это было еще хуже. Эмори бежал, чтобы догнать девушек, но как только увидел нас, перешел на шаг и постучал по капоту моего автомобиля, когда проходил мимо. Он мне слова не сказал за последние несколько месяцев, но теперь и он показывал свое сочувствие. Сколько же в них фальши.

— Молчи, — Лена свернулась в клубочек на пассажирском сиденье.

— Не могу поверить, что он не снял кепку. Его мама из него весь дух выбьет, когда он вернется домой, — я выключил двигатель. — Подыграй им и попадешь в команду поддержки, милая Лена Дюкейн.

— Они… Они такие… — она так разозлилась, что на секунду я решил промолчать, но подобное будет происходить целый день, и я хотел, чтобы она была морально готова зайти в коридоры Джексона. Я довольно много времени провел в роли Бедного Итана Уэйта У Которого В Прошлом Году Умерла Мама, чтобы знать, как это будет.

— Лицемеры? — это было значительным преуменьшением.

— Стадо.

— И это тоже.

— Я не хочу быть в их команде, мне не нужно место за их столом, я не хочу, чтобы они даже смотрели на меня. Я знаю, Ридли манипулировала ими своей силой, но если бы они не устроили ту вечеринку в честь моего дня рождения,… если бы я осталась в Равенвуде, как хотел Мэйкон…

Я знал, что она скажет: он был бы жив.

— Ты не можешь знать этого, Ли. Сарафина нашла бы другой способ добраться до тебя.

— Они ненавидят меня, и так оно и должно быть, — ее волосы стали развеваться, и мне показалось, что сейчас начнется ливень. Она закрыла лицо руками, не обращая внимания на слезы, падающие на сходящие с ума локоны, — иногда все должно оставаться, как есть. У меня с ними ничего общего.

— Очень жаль, что приходится говорить тебе это, но ты никогда не была, и никогда не будешь такой, как они.

— Я знаю, но что-то изменилось. Все изменилось.

Я посмотрел в свое окно:

— Не все.

Страшила Рэдли смотрел на меня. Он сидел на выцветшей белой линии на парковке рядом с нашей машиной, как будто ждал этого момента. Страшила все еще следовал за Леной всюду, как хорошая собака Магов. Я вспомнил, сколько раз собирался подвезти пса, сэкономить ему немного времени. Я открыл дверь, но он не пошевелился.

— Ну и ладно. Так и сиди, — я начал закрывать дверь, зная, что Страшила никогда пойдет внутрь. Но стоило подумать, как он запрыгнул мне на колени и, перебравшись через переключатель коробки передач, устроился в Лениных объятиях.

Она спрятала лицо в его шерсти, глубоко вздыхая, как будто в мехе грязного пса скрывался какой-то другой воздух, отличный от того, что был снаружи.

Черная шерсть и черные волосы — они были одним неразличимым дрожащим клубком. На минуту вся вселенная показалась такой хрупкой, как будто могла рассыпаться стоит мне всего лишь дунуть в неверном направлении или потянуть за неправильную нить.

Я знал, что должен сделать. Я не мог объяснить это ощущение, но по своей силе оно не уступало снам, в которых я впервые увидел Лену. Сны, которые были настолько реальны, что оставляли грязь на моих простынях и воду, капающую на пол. Это чувство было таким же.

Мне надо было знать за какую нить тянуть. Я должен был быть тем, кто знает верную дорогу. Там, где она сейчас, дороги не разобрать, она ее не видела, значит, я буду тем, кто покажет путь.

Потерянная. Именно такой она была, и именно этого ее состояния я не мог допустить.

Я завел машину и стал сдавать назад. Мы не продвинулись дальше парковки, но и без слов было ясно, что Лене самое время вернуться домой. Страшила так и ехал всю дорогу с закрытыми глазами.

***

Мы устроились в Гринбрайре на старом одеяле возле могилы Женевьевы на крошечном участке травы рядом с надгробием и потрескавшейся каменной стеной. Обугленные деревья и черные прогалины окружали нас, неровные клочки зелени только начинали пробиваться через твердую корку. Но даже сейчас это было нашим местом, местом, где впервые поговорили, после того как Лена взглядом и своими магическими силами разнесла окно в классе английского. Тетя Дель не могла видеть сгоревшее кладбище и уничтоженный сад, но Лена не возражала. Именно здесь она в последний раз видела Мэйкона живым, и потому ей казалось, что тут безопасно. Каким-то образом вид прошедшего пожара был знакомым, даже, в какой-то мере, успокаивающим. Пламя пришло, уничтожило все на своем пути и исчезло. И не надо гадать, что было, что грядет и когда оно до нас доберется.

Трава была влажной и зеленой, и я обернул одеяло вокруг нас:

— Прижмись теснее, ты замерзаешь.

Она улыбнулась, не глядя на меня.

— С каких пор мне нужны причины, чтобы прижаться посильнее? — она откинулась на мое плечо, и мы сидели в тишине, грея друг друга и сплетая вместе пальцы, по моей руке пробегал ток. Легкое покалывание электричества сопровождало каждое наше прикосновение, и усиливалось с каждым последующим. Напоминание, что Маг и Смертный не могут быть вместе. Без угрозы для жизни Смертного.

Я посмотрел вверх на кривые черные ветки и холодное небо. Я вспомнил о том самом первом дне, когда пошел за Леной в этот сад, и нашел ее плачущей в высокой траве. Мы смотрели, как с синего неба исчезают серые облака, которые она перемещала лишь одной силой мысли. Синее небо — вот кем я был для нее. Она была Ураганом Леной, а я был старым добрым Итаном Уэйтом. Я не мог себе представить жизни без нее.

— Смотри, — Лена забралась на меня и потянулась к изогнутым черным веткам.

Идеальный желтый лимон, один единственный в саду и покрытый пеплом. Лена потянула его, и черные хлопья пепла полетели в воздух. Желтая кожица светилась в ее руке, и она вновь упала мне на руки.

— Взгляни-ка на него. Не все сгорело.

— Все вырастет заново, Ли.

— Я знаю, — неуверенно сказала она, крутя лимон в руках.

— В следующем году в это время ничего из этого уже не будет черным.

Она смотрела на ветви и на небо над нашими головами, и я поцеловал ее в лоб, в нос и в родимое пятнышко в виде идеального полумесяца, когда она повернулась ко мне.

— Все будет зеленым. Даже эти деревья оживут снова.

Мы стащили друг с друга обувь, и знакомые уколы электричества сопровождали каждое соприкосновение нашей обнаженной кожи. Ее черные кудряшки падали мне на лицо, они взлетали в воздух, когда я на них дул.