Сердце Короля Теней - Сильвия Мерседес
И вот я одна. Опять.
Хэйл стоит снаружи, у моей двери. Я не чувствую ее присутствия и уже перестала напрягать свой божественный дар, пытаясь ее нащупать. После того как она разрыдалась, сидя у меня на полу, Хэйл окружила себя многослойными каменными стенами, а потом сообщила мне, что пойдет на свой пост. Затем она сбежала. Не сомневаюсь, что она стоит там, как и обещала. Но дотянуться до нее для меня попросту невозможно.
В какой-то момент я меняю свое черное одеяние на более скромное красное платье, шнурующееся спереди, в которое я сумела облачиться без помощи служанки. Теперь я сижу на стуле, придвинутом к пустому очагу. Я не знаю, как разжигать бледный лунный огонь, который обычно освещает комнату своим серебристым сиянием. Йирт, горничная, которая мне раньше прислуживала, не показывалась. Я не знаю даже, пережила ли она нападение вогг. Или, быть может, она потеряла своих любимых и сейчас скорбит. Быть может… может…
Ну а тем временем я сижу здесь. Бесполезная. Отделенная ото всех.
Фор назвал меня своей королевой, когда мы были на берегу того пруда, а луна и звезды были тому свидетелями. Королевой Мифанара. Но какая королева стала бы праздно сидеть в своих покоях, требуя заботы и опеки, в то время как ее подданные собирают осколки своих порушенных жизней? Уж наверное есть что-то, что я могу сделать, какой-то способ помочь им.
Только я начинаю вставать, как очередная волна головокружения вынуждает меня рухнуть обратно на стул. Значительная часть боли, крутившей мое тело с момента возвращения к жизни, уже отступила, но мне никак не удается избавиться от этой слабости. А еще я голодна. Ужасно голодна. Странное ощущение, учитывая, что лишь несколько часов назад я была мертва. Отделена от тела и одной ногой стояла за порогом этой жизни, да и этого мира в целом. Почему-то ощущать такую базовую физическую потребность кажется мне глупым. Но это очень даже взаправду. Я голодна. Даже умираю с голоду.
Огни, освещающие каверну Мифанара, тускнеют, когда опускается сумрачье. Я потеряла счет времени, пока была… ну, мертва. Если не ошибаюсь, то прошел уже целый день с момента нападения и моего великого магического подвига. Вероятно, это был последний магический подвиг, который я когда-либо совершу. Я верчу свой хрустальный кулон на цепочке. Он был частью моей жизни почти с тех самых пор, как проявился мой божественный дар. Я тоскую по его знакомому вибрирующему гулу, по покою, который он всегда дарил мне, когда мои силы становились слишком велики и мне не удавалось с ними совладать. Но если у меня больше нет сил, то зачем мне успокаивающие кристаллы? Мне стоило бы быть благодарной. Мне стоит…
Дверь открывается.
Я оборачиваюсь, сидя на стуле, сердце радостно подскакивает.
– Фор!
Он входит в комнату, закрывая за собой дверь. И о, да благословят его боги! Он несет накрытое крышкой блюдо. Ставит его на ближайший столик, затем поворачивается ко мне. Его глаза блестят в тусклом свете лорста.
– Ты здесь, – говорит он. Как будто вплоть до этого момента не верил, что так и будет.
Внезапно я перестаю ощущать голод. Во всяком случае, такой, который может утолить еда.
Я встаю со стула и, игнорируя мелкие вспышки боли в ступнях, в груди, в руках, спешу к нему. Фор открывает мне свои объятия, прижимает к себе, а я вдыхаю его запах. Он все еще не помылся и не обработал свои раны, поэтому пахнет от него смертью и кровью – не самое приятное сочетание. Но я его не отпущу. Потому что подо всеми этими запахами от него также пахнет Фором. Силой и камнем, жаром и мощью. Всем, что делает его королем и мужчиной, которого я обожаю. Я утыкаюсь лицом в его грудь и дрожу, прильнув к нему.
Наконец он отстраняет меня ровно насколько, чтобы посмотреть мне в лицо. Большой нежной рукой убирает волосы с моего лба. Его глаза изучают меня и словно впитывают. Затем он приближает свои губы, замирает на миг и мягко касается моих. И тут же ритмичная пульсация связи пробивает меня до самого нутра. Сильнее, чем прежде, более жадная, более настойчивая. Я не знаю, магия ли это или чистый инстинкт. Я знаю только, что он нужен мне. Весь. Столько, сколько способны принять мои тело и душа.
Я хватаюсь за его затылок и притягиваю ниже, вовлекая в поцелуй. Мои губы раскрываются, зубы расходятся, приглашая его войти глубже. Он отвечает на мой пыл. Его язык проникает в мой рот, сплетается с моим. В его горле грохочет стон. Я дрожу от этого звука, от всех этих пульсирующих вибраций связи, открывающейся между нами все шире, становящейся настоящим каналом эмоций. Я ощущаю его боль. Я ощущаю его жажду. Я ощущаю его удовольствие, как свое собственное. Потому что оно и есть мое. Моя боль, моя жажда, мое удовольствие. С ним все сливается в одно.
Ахнув, он отстраняется. Его глаза пылают, когда он смотрит на меня сверху вниз.
– Фэрейн, – говорит он голосом хриплым и низким, – ты уверена…
– Нет, – выдыхаю я, обхватив его лицо обеими руками. – Не говори. Пожалуйста.
Я вновь приближаю свои губы к его. Он не противится, не борется. Мы оба знаем, что нам сейчас нужно друг от друга. Нужно столь же отчаянно, как воздух.
Поэтому он целует меня. А я – целую его. Если подобное единение вообще можно описать словом столь нежным, столь простым, как «поцелуй». Это нечто большее – это битва, в которой нужно биться вдвоем, до победы или поражения. Это подчинение и прогибание столь сильны, что едва не слышится хруст. Мы цепляемся друг за друга, тяжело дышим, чуть не сходим с ума, сознавая, что этот момент, это сейчас может с легкостью стать для нас последним. Мы не можем терять время. Существует лишь то, что мы можем взять и создать друг из друга с той отвагой, которую только способны призвать наши сердца и тела.
Я позволяю своим рукам съехать с его лица на горло, вдоль по плечам, в то время как его ладони вжимаются в мой позвоночник, поднимаются вверх, к задней стороне шеи, и запутываются в волосах. Я вдавливаю свое тело в его, двигаюсь, трусь об него, пока он не издает стон, напоминающий первобытный рык. Одна из его рук падает к переду моего платья, дразня и потягивая мою грудь, пока сосок не твердеет. Я ощущаю тепло его
