Невестка слепого барона - Полина Ром
Она еще некоторое время рассуждала о баронском доме. Рассказывала, что не больно они богатые, но и не последний кусок хлеба доедают. Что при доме у них огород большой и сад. В саду работник есть, который всем и управляет.
-- А вот в огород-то баронесса сама ездит. Она, понятно дело, почти не ходит: вроде как здоровья слабого. Но невесток-то обеих на огород гоняла. Это я и сама лично видела: сидит баронесса в кресле своем с колесиками под деревом в тенечке, а невестка сорняки щиплет, глаз не поднимая, в самый солнцепек. Даже монастырские понятие имеют и в полдень работать в огороде не заставляют!
А баронесса, сказывают, даже пить в это время невесткам не велела: дескать, нахлебаются воды, отяжелеют и потом работать споро не смогут. Первая-то жена вроде как на том огороде ребеночка и скинула…
Состояние странного отупения накрывало меня медленно, но неотвратимо. Эту дерзкую, но простодушную Лауру я слушала так, будто она просто пересказывала необычные страшилку. Я все никак не могла поверить, что эти монстры из её рассказа будут иметь ко мне какое-то отношение. Между тем соседка легонечко толкнула меня в плечо:
-- Будет болтать. Иначе до вечера мало что сделать успеем.
-- Лаура, а почему бы не взять хоть какую-то тележку и воду таскать не ведрами, а в этой самой тележке? Наклон здесь небольшой, вдвоем вполне можно поднять сразу хоть бочку. Ты понимаешь, что мы большую часть времени тратим не на полив, а на беготню туда-сюда?
Девушка странно посмотрела на меня, пожала плечами и сообщила:
-- Откуда же мне знать? От веку так поливали и меня так научили. Чай, монашки-то не дурнее нас. Видать, есть причина, почему они тележкой не пользуются.
Между тем я никакой причины не видела. Наклон капустных грядок действительно невысок. Если колеса тележки встанут так, чтобы не цеплять капустные листья в междурядье, то поднимать наверх сразу много воды и идти по рядам будет значительно легче. А главное, намного быстрее.
Никогда я не была склонна к изобретательству, но что такое отработанная технология, прекрасно понимала. И вот технология поливки капустных грядок мне не нравилась абсолютно. Я видела и понимала, что это никакая не технология, а тупое использование бесплатной рабочей силы. Самое обидное – совершенно нерациональное использование.
Глава 6
Через некоторое время после отдыха я почувствовала себя значительно хуже: кружилась голова и весь мир вокруг меня как бы слегка двоился. Я начала отставать от Лауры и первое время слушала ее ворчание:
-- Клэр! Этак работать – завтра до заутреней поднимут и завтракать не дадут! Я и так в монастыре отощала, как кошка уличная. А Пауль у меня любит, чтоб женщина в теле была и здоровьем пыхала! Конечно, бросить он меня не бросит: приданое за мной доброе дают. Бабушка моя, упокой, Господи, ее душу, постаралась. Только и мне ведь нужно, чтобы муж не за одно приданое в дом брал, а чтобы и сама я ему душу грела. А ежли без конца вместо еды одни молитвы, так я и до свадьбы не доживу!
Я вроде бы понимала справедливость ее слов и старалась изо всех сил, но в какой-то момент Лаура сама заметила:
-- Эй, тебе худо, что ли?! Ну-ка, брось ведро. Да брось, кому говорю! Пошли, пошли потихонечку…
В этот момент я соображала уже совсем плохо. Перед глазами стояла мутная темная пелена, которая не давала возможности разглядеть ни чертовы грядки, ни торопливо подхватившую меня Лауру.
Очнулась я оттого, что в лицо мне брызгали прохладной водой. И Лаура торопливо говорила:
-- Сестра Рания, она сперва бодренько бегала-бегала, а потом хужей и хужей… А потом смотрю: стоит белая и ничего перед собой не видит. Я ее в тенек и повела, а потом уж волоком оттащила…
Пожилая монахиня стояла на коленях рядом, протирая мне лицо и шею холодной мокрой тряпкой. Ощущение было не из приятных: влага быстро сохла на лице, и казалось, что по коже ползают мелкие мурашки. Я вяло оттолкнула ее руку и утерлась рукавом. Ощущение зуда на лице пропало, но чувствовала я себя отвратительно. Старуха вздохнула и, кряхтя поднимаясь с колен, велела:
-- Ты, Лаура, посиди с ней. Я сейчас сестру помоложе в монастырь сгоняю за телегой.
Через некоторое время приехала небольшая тележка, запряженная крепким рыжеватым коньком, которого под уздцы вела молодая круглолицая женщина, очередная сестра, имени которой я не помнила. Лаура помогла мне встать и подтолкнула в тележку. Сама она явно собиралась оставаться на проклятой капусте, но круглолицая сестра сообщила:
-- Матушка настоятельница велела тебе, Лаура, сидеть с ней в келье. Сказала: все равно от тебя толку никакого. Так хоть за этой дохлятиной присмотришь. -- Затем монашка торопливо перекрестилась и добавила: – Понятно дело, что дохлятиной она в сердцах называет. Но как мне велено, так я и передала.
Даже те десять минут на солнце, которые мне пришлось провести в открытой телеге, закончились еще одним обмороком. В себя я пришла уже в келье, где Лаура снова протирала мне лицо прохладной тряпкой.
-- Перепугала ты настоятельницу-то! Все же они за невест хорошие вклады получают. А ежели самого баронета невеста помрет, это ж какой скандалище будет! Ну и мне заодно повезло – велено при тебе сидеть и следить, чтобы хуже не стало. На лекаря-то мать настоятельница тратиться не хочет, а все же боится, чтобы ты падучей не заболела. Так что и для меня теперь никакой капусты. Да и слава Богу! – экспрессивно перекрестилась она и, отжав влажную тряпку, ляпнула мне её на лоб со словами: – Лежи теперь приходи в себя.
Прохлада кельи сделала свое дело. Мне стало получше, и я даже решила сесть. Лаура подхватила вторую тощую подушку с соседней кровати и, подсунув мне ее под спину, помогла.
-- Ну вот, вижу, что тебе уже получше. Ты главное, остальным то этого не показывай. А то ведь здесь быстренько: или на огород отправят, или того хуже, за скотиной убирать. А я мух навозных страсть как не люблю!
Некоторое время я осторожно
