Сбежать от зверя. Прощение - Анна Григорьевна Владимирова
– Верните мой мобильный, пожалуйста, – вдруг прервали мой ступор. Я глянула на своего носильщика и нехотя вынула его аппарат из-под кофты. – Благодарю. А теперь пройдите в комнату.
– Какую? – хмуро уточнила я.
– В комнату господина Стерегова. Ваша на ремонте. Помните, где его спальня?
– Да, – развернулась я и зашагала наверх.
Остаток дня я кружила по комнате и предавалась отчаянию. Вспоминать, как я с помощью одного тапка устроила беготню, было смешно. А вот все остальное пускало сердце вскачь. Когда ко мне сунулись с подносом, я едва не вскрикнула, забившись в угол кресла.
– Ужин, – констатировала охрана. – Хотите что-то еще?
– Таблетку от головной боли.
Я следила за приближением мужчины. Того самого, которого едва не обобрала. Нет, рисковать и бросаться на него не стоило. Взгляд у него не человеческий. Оборотень, поди, тоже.
– А вы волк? Или медведь?
– Не могу вести с вами такие беседы, – холодно сообщил он. – Вам принести ноутбук, чтобы кино посмотреть? У господина Стерегова нет телевизора.
– Несите ноутбук, – мрачно согласилась я.
Вскоре у меня были и таблетки, и доступ к всевозможным сериалам и кино. И даже аппетит. Но отвлечься не выходило. Еще и ребра ныли и кожу пощипывало – крепко приложилась к мольберту Стерегова, но смотреть на свои повреждения желания не было. На фоне сериала легко было мусолить одни и те же вопросы: что здесь вообще происходит? как взрослый мужик может выйти из себя от одного тапочка, пусть и прилетевшего в голову? Тот, кого пристрелил Тахир, вряд ли рассвирепел от кислого молока в капучино. Или, может, Стерегов терпел меня весь день, а потом не выдержал и сорвался? Но зачем тогда он меня взял себе?
Когда внизу хлопнули двери, я вздрогнула и прислушалась. Было тихо. Ни звука, ни шороха. А если они сейчас все уйдут и оставят меня одну? Я подкралась к двери и выглянула в гостиную. Пространство освещала лишь невнятная нижняя подсветка, на полу дрожали блики от огня, горевшего в камине. И ни треска поленьев, ни запаха. Может, камин фальшивый?
Постояв немного в проеме, я скользнула босиком по коридору и ступила на лестницу, прислушиваясь. Но когда уже прокралась на самую нижнюю ступень, услышала уставший хриплый голос:
– Сюда иди.
Я влипла в стенку и заметалась взглядом по полумраку гостиной. Стерегов обнаружился в кресле. Он сидел, сгорбившись и уперевшись виском в кулак.
– Я сказал, сюда иди, – глухо повторил он. – Не беси, Марина. Я не трону.
Я медленно направилась к нему по широкой дуге. Он смотрел на меня ехидным взглядом.
– Как тапочки в меня метать, так ты смелая, – усмехнулся.
– Ну тогда ты еще подавал надежды.
Я встала в паре шагов, вжимаясь пальцами ног в длинный ворс шкуры.
– Так я подавал надежды? – оскалился Стерегов, хотя при свете огня я видела, как прорисовались вены у него на лбу.
– Ты можешь быть разным, – сложила я руки в карманы штанов. – Сейчас мне кажется, что у тебя где-то на чердаке есть волшебная роза с облетающими лепестками…
Стерегов вдруг рассмеялся в голос, запрокинув голову.
– Можешь пойти поискать, вдруг найдешь, – улыбнулся он широко.
– Что с тобой? – серьезно спросила я, завороженно глядя на него.
В свете странного камина его взгляд стал совсем темным и пугающим, глаза блестели нездоровым блеском.
– Ничего. Я все тот же.
– Если бы знала, что ты складываешься от тапочки в голову… – И я облизала пересохшие губы.
– То что? – оскалился он.
Становилось тяжело дышать.
– Я бы тебя убила еще в больнице.
Он только усмехнулся и перевел взгляд на огонь:
– Я не складываюсь от тапочек, Риша. Тут тебя ждет разочарование.
Сделать вид, что мне плевать на то, каким именем он меня назвал, стоило сил. Меня так звала в приюте одна дорогая сердцу женщина. Она была воспитателем, а я представляла, что она – моя мама. Я жутко ревновала, била других детей, если те отнимали у меня ее внимание…
– Но слабости-то должны быть?
– Не все слабости действительно являются слабыми местами, – устало откинулся он на спинку кресла. – Теперь ты понимаешь, что мое терпение лучше не испытывать?
– Будешь меня дрессировать быть послушной и брать еду с рук? – вырвалось у меня презрительное.
Нет, я безнадежна. Ни черта у меня не выйдет выведать!
– Меня это не интересует, – глянул он на меня с привычным раздражением. – Плевать, как ты будешь брать еду. Хоть с пола! И вали уже спать! Можешь замотаться в одеяло и снова порыдать!
– Да пошел ты, ничтожество! – выпалила я, развернулась на носках и пошлепала ногами к лестнице.
– Простудишь себе что-нибудь, буду лично колоть уколы тебе в зад, поняла?! – прорычал он вслед.
– Хрен тебе, а не мой зад! – выкрикнула я с лестницы.
– Вот и посмотрим!
– Тапочек выдай побольше!
И я хлопнула дверью его спальни, тяжело дыша. Что я делаю? Он же озвереет снова, а меня могут не успеть спасти.
Подумав, я принялась баррикадировать дверь – притащила тяжелое кресло, рядом поставила тумбочку и сползла по стенке, усаживаясь спиной к баррикаде. Все же спокойней, когда Стерегов в поле зрения. Но так он хоть не сразу до меня доберется.
Шло время, а дом все так же хранил безмолвие. С трудом поднявшись, я выключила свет и прокралась к балкону. Ничего воодушевляющего мне не открылось. Михаил зря в себя не верил. Сбрось он меня отсюда на мощеную камнем дорожку, и я вполне могла бы умереть.
Освещенная мутными фонарями лужайка сгущала мрак за пределами света. А там ничего даже не намекало на близость цивилизации. Черта с два меня тут найдут. И его тоже. Мы что, прячемся? А может, он Тахира так боится?
Я вернулась в спальню, укоризненно глянула на кровать… Нет, есть и плюсы в моем таком детстве. Никогда у меня не было ничего своего. Ни кроватей, ни одежды, ни мамы.
Я отвернула край одеяла и, забившись под него, уставилась в окно. Мечты утянули меня в несуществующую реальность, где за мной все же приходит Тахир. Все это сейчас кажется такой нелепостью! Ну как он может смириться и уйти? Я ведь пыталась его спасти. Но он только усмехается в своей манере: понимающе, снисходительно…
– Зря ты в меня не веришь, Марина, – слышу я тихое. Приподнимаюсь на кровати и не могу сесть, потому что сплю в объятиях Стерегова. А Тахир стоит у балконной двери и скалится. Зло, с горечью… – Я же не прощу тебе предательство, помнишь?
И он вдруг
