Страсть огня - Карина Демина
— Ты будешь тем, кем захотеть я-словно очнувшись, грубо ответил он. — Может пленницей, которую я продам в первом же порту, или моей рабыней, или просто моей вещью. И не смей называть меня Хаук!
От этого тихого злого шипения Алии стало совсем не по себе. Она привыкла к воплями отчима и смирилась, что по другому не будет никогда, но эти слова, сказанные сквозь зубы, пугали её до дрожи.
— Как же мне тогда называть тебя?
— Господин, — сказал он, презрительно скривив красивые губы, — как и положено таким, как ты.
— Что ж, хорошо, господин, — просто ответила девушка. — За что ты так ненавидишь меня, ведь я не сделала тебе ничего дурного?
— Я ненавидеть всех южан-выплюнул он, схватив её за плечо и притягивая к себе. — А тебя… — он тяжело дышал-тебя особенно.
Оттолкнув её от себя, он вылетел из каюты, взбешённый своей слабостью к ней и тем, что не мог равнодушно смотреть в наполенные слёзами, потемневшие озёра её глаз.
Алия потёрла плечо, чтоб избавиться от боли."Завтра будут синяки", подумала с грустью, но ей не привыкать. Она судорожно вздохнула и, смахнув с длинных ресниц слёзы, прикрыла глаза.
*Морх-злой дух у северян
Глава 5
Быть влюбленным — значит быть в бешенстве при здравом уме.
Симона Синьоре
* * *
Алия вышла на палубу, неся грязную воду и тотчас столкнулась с тем воином, что заходил к ней с поручением.
— Дай-ка помогу, — сказал он, подхватывая ведро и случайно, или нарочно, коснувшись пальцами её руки. Она мельком глянула на нежданного помощника. Он был совсем молод, немногим старше неё. Широко улыбаясь, парень смотрел на девушку не отводя восхищённых глаз цвета молодой весенней листвы.
— Благодарю тебя. — Алия отдёрнула руку и, не поднимая глаз, ушла в своё ненадежное убежище.
— Я Инг, красавица! — крикнул ей вдогонку воин.
— Зубоскалишь, Инг, тебе заняться нечем? — Хаук подошёл к соплеменнику. — Хочешь полы драять вместо неё? — спросил, прищурив глаза.
— Вахнут- почтительно поклонился молодой воин.
Никогда до этого не видевший своего командующего в таком мрачном настроении, Инг молча удалился. Вахнут раздраженно посмотрел ему вслед.
Всю следующую неделю Хаук ходил хмурый, как грозовая туча. Находиться рядом с Алией было мукой. Отправить её к другим рабыням он не мог, опасаясь, что она достанется другому воину или многим, раз он вышвырнул её за ненадобностью. Воин боролся с собой, как со злейшим врагом, как-будто это была последняя его смертная битва: беспощадно отгонял мечты о её прекрасном девичьем теле, которое он хотел ласкать до забытья, брать её столько, чтобы насытиться ею.
Но нет, у него никогда не было и не будет слабости, тем более такой жалкой, как южная рабыня. "Она-ничто, ненужная вещь, ненавистная южанка, такая же как все", внушал он себе. Спускаясь в трюм, Хаук брал рабынь, неистово долбясь в их плоть, чтоб унять похоть, чтобы доказать себе, что она такая же, как и эти женщины. Но ничего не помогало. Он бредил Алией, был болен ней. И во всём винил её и ненавидел девушку.
Алия замечала эту неприязнь. Иногда обернувшись, ловила на себе его горящий взгляд, иногда чувствовала, как чужестранец с ненавистью наблюдает за ней и поэтому с опаской сторонилась его. Она не понимала, не могла объяснить почему и за что северянин невыносит её. Девушка стала бояться Хаука. А тот, видя в устремлённых на него глазах страх, приходил в бешенство. Алия помнила побои отчима и знала, что мужчины бывают очень жестоки.
Каждый вечер она выходила на палубу и молча стояла, держась за борт ящеррана, глядя вдаль на бескрайние морские просторы. Ещё тогда Хаук принёс ей несколько гребней и теперь она заплетала свои роскошные косы, укладывая их вокруг головы огненной короной.
Оставаясь незаметным для неё, Хаук наблюдал за девушкой. Ветер играл её простеньким платьем, которое не могло испортить точённой фигурки. Он видел, как незаметно смахивала она одинокую слезинку. И ему хотелось слизать эти слёзы своим языком, а потом крепко прижать к себе, зарываясь в прекрасные волосы. Быть может там, в южном крае, остался её возлюбленный и она вспоминает о нём или даже тоскует, думал Хаук, горя от ревности. Он помнил её смех и мечтал ещё раз его услышать, увидеть те маленькие ямочки на алебастровых щёчках и зацеловать каждую. Но Алия больше не смеялась. Изредка девушка прогуливалась по палубе. Его люди смотрели на неё с восхищением, всё в ней притягивало их. Как хищники кружили они рядом, держась поближе к девушке, втягивали носом запах её тела, с вожделением в светящихся глазах. Хаук сжимал кулаки. Но его пленница держалась от всех обособленно, ни с кем не сближаясь. Это несколько успокаивало шторм бушевавший в душе мужчины. Разве что к весёлому Ингу Алия была немного приветливей. Тот страрался помочь ей в работе, а то пытался рассмешить её, рассказывая небылицы. Иногда она улыбалась Ингу, но крайне редко. Хаук загружал парня работой, отправляя подальше от девушки, чтобы меньше околачивался рядом. И сам, избегая общения с ней, в каюту возвращался только ночью, когда Алия уже спала. Остальное же время проводил со своими людьми. Но чем больше мужчина избегал её, тем сильнее жаждал. Хаук принялся изводить себя многочасовыми тренировками, доводя себя и воинов до изнеможения. Еле волоча ноги, подходил к своей постели и падал, мгновенно засыпая. Часто её образ преследовал его и во снах, где девушка, обнажённая, прекрасная, как вальмида*, обнимала его нежно шепча: "Хаук! Хаук".Но с того дня, как он это ей запретил, Алия больше не звала его по имени. В тех редких случаях, когда они обменивались парой-тройкой слов, она неизменно называла его господином. Иногда Хауку снились кошмары, что он ищет девушку в свирепых волнах и не может найти или что он потерял её в лесной чаще и нечто тёмное наполняет лес, не даёт пробраться к ней. Хаук просыпался весь измученный, в холодном поту и напряжённо смотрел туда, где спала Алия. Она всегда спала свернувшись клубочком и отвернувшись к стене. Иногда он слышал, что и её терзают злые сны: девушка всхлипывала сквозь сон и просила помощи, иногда звала мать. Хаук бесшумно подходил к её ложу и ненадолго ложился рядом, легко обняв её, чтоб не разбудить и в блаженстве закрывая глаза. И Алия успокаиваясь, затихала.
Олаф, уже десяток
