Дылда Доминга - Ангел смерти

— Мне порекомендовала Вас моя тетя, господин… — Соня смущенно уставилась в бумажку, не в силах разобрать буквы.

— Чу Пен, — улыбнулся старик. — Пей чай, — он подвинул к ней крохотную чашечку свежего чая.

— Спасибо, меня зовут София. — Старик располагал своей непосредственной манерой говорить и очевидным радушием.

— Так что ты хотела знать?

— Знать? — Соня замялась на пару секунд. У нее что, на лбу написано, что ее мучают вопросы? — Хотела знать, бывают ли духи, которые отнимают у людей жизнь, — собравшись с силами, выпалила она.

Чу Пен даже не вздрогнул и не нахмурился, и не накинулся на Соню с негодованием. Он все также безмятежно продолжал восседать напротив нее на подушке.

Девушка подняла чашку, вдохнула удивительный аромат, сделала глоток, — и чашечка опустела. Тогда Чу Пен потянулся к чайнику и налил ей свежую порцию.

— В нашей традиции считается, что когда человеку приходит время покинуть этот мир, за ним приходит демон смерти и забирает его в свое царство.

— Демон?

— Когда-то раньше, в старых текстах, его еще называли богом Ночи, потом богом смерти, а потом понизили до демона, — Чу Пен рассмеялся тихим трескучим смехом. — Мы называем его Табрал.

— Табрал, — звуки будто проваливались вниз, вызывая горловую вибрацию.

— Не злоупотребляй этим именем, девочка, — предупредил Чу Пен, — оно может потревожить его чуткие уши.

— Вы верите, что он существует?

— А разве люди живут вечно? — вопросом на вопрос ответил Чу Пен.

— Нет, но…

— Что но?

— У них обычно останавливается сердце, или болезнь разрушает тот или иной жизненно-важный орган, в результате чего и наступает смерть. Никакие демоны или боги в этом не участвуют.

— Так полагают западные люди, — кивнул Чу Пен. — Только что тогда становится причиной болезни? Отчего один здоров и живет до ста лет, а другой умирает, едва повзрослев?

— Гены, условия жизни… — начала перечислять Соня.

— Дыхание Табрала. Люди заболевают из-за отравляющего дыхания демона. А потом он приходит за ними и забирает их.

Мороз прошел по коже Сони. Было что-то в словах Чу Пена такое, что напоминало ей увиденные картины.

— А они видят его? Те, кого он забирает?

— Конечно, видят, — кивнул старик. — Он предстает перед ними в разных обличьях: для кого-то в виде их утраченных возлюбленных, кому-то — в виде сияющей птицы в небе, за которой они следуют на край пропасти, а кому-то — в виде ужасного демона с острыми зубами.

Соня вздрогнула, и ей вдруг показалось, что в комнате стало жутко холодно, а чай совершенно не согревает.

— А те, кого он отравил своим дыханием, видят его? — с замиранием сердца спросила она старика.

Чу Пен пожал плечами.

— Кто-то, возможно, видит. Но обычно те, кто его видят, уже ничего не рассказывают. Бывает такое, что люди переживают свою смерть, но это лишь означает, что Табрал заберет их в следующий раз.

— А от чего зависит то, в каком виде перед людьми предстает Табрал?

— От их жизни, поступков, — Чу Пен поменял ноги, оставшись сидеть в той же позе с идеально ровной спиной. — За злые дела ждут муки, и в мирах Табрала его слуги подвергнут умерших немыслимым страданиям. Хорошие дела вознаграждаются.

— Просто рай и ад, — пробормотала Соня.

— Да, другие религии описывают те же вещи, — согласился Чу Пен. Потом, помолчав и глотнув чая, произнес: — Могу я спросить, почему ты задаешь эти вопросы? Откуда такой интерес к смерти?

— Нас ведь всех она ждет, — легкомысленно пожала плечами Соня. — Да и тетя недавно пережила операцию, — добавила уже честнее, взглянув на Чу Пена.

Старик замолчал, прикрыв глаза, и Соня через какое-то время подумала, уж не заснул ли он, когда глаза его, наконец, распахнулись, и он резко выдохнул:

— Ты ведь знаешь, верно?

— Что? — напряглась Соня.

— О том, что ты сама, как и твоя тетя, отравлены дыханием демона?

— Как? — опешила Соня. — Тетю прооперировали, и сказали, что она идет на поправку.

— Я же не сказал, что выздоровление невозможно, — покачал головой старик, — я лишь сказал, что вы обе отравлены.

— Это невозможно, — запротестовала Соня. Она чувствовала себя отлично, не считая ночных кошмаров, и у нее ничего не болело.

— Врачи не сразу могут увидеть яд, но рано или поздно он даст о себе знать.

— Вы меня обнадежили, — пробормотала Соня, начиная подыматься на ноги. Левая нога жутко затекла, и теперь колола тонкими иголочками.

— Никто не живет вечно, — изрек старик, вновь прикрывая глаза. Если он рассчитывал, что эта фраза ее утешит, то глубоко заблуждался. Соня торопливо обулась у дверей и, еще раз бросив на старика тревожный взгляд, сбежала в ночь.

— Старый сумасшедший, — ругалась она себе под нос, боясь, что он может оказаться прав. Если у нее то же, что и у Иры — это означает, ей пора поискать у себя опухоль. А если то, что она видит демона, убивающего людей, означает, что она отравлена дальше некуда, то она уже одной ногой в могиле, если не обеими. И это ведь не обязательно означает, что у нее последняя стадия болезни. Нет, эти две вещи могут оказаться вполне не связанными. В конце концов, парень, умерший на дороге в аварии, наверняка был здоров за несколько минут до этого. Иногда ответы таковы, что начинаешь сомневаться, стоило ли задавать вопросы.

Болезнь

На следующий вечер Соня снова сидела на кухне у Иры, и они пили чай. Напряженность просто-таки звенела в воздухе.

— Что он тебе сказал? — первая не выдержала Ира.

— Что я больна, как и ты, — впервые Соня назвала ее неофициально, так, будто болезнь породнила их сильнее крови. Ира потянулась и сжала ее руку.

— Он мог ошибиться, — проговорила она, заметно побледнев.

— Ты ведь знаешь, что он не ошибается, верно? — спросила Соня. — Он и тебе сказал в свое время, так?

Ира молча кивнула.

— Я была в больнице, — Соня высвободила руку и поднялась из-за стола, начиная мерить помещение шагами. — Я договорилась, заплатила, у меня взяли анализ, потом отправили на томографию.

— И? — Ира была бледнее нежно-голубых стен.

— Она небольшая, но в таком месте, которое они не могут прооперировать, — Соня вновь опустилась на стул, напряженно глядя на Иру.

— В мозгу? — беспомощно прошептала Ира.

— Да, в мозгу.

— А что насчет терапии?

— Ира, — взорвалась Соня, — мне двадцать пять лет! Я не хочу свои последние месяцы провести лысой, шатающейся, постоянно блюющей уродиной.

— Если терапия щадящая… — начала Ира.

— Щадящей можно убрать остаточные явления после операции, ты это знаешь не хуже меня, — устало проговорила Соня, обхватывая голову руками. — А со мной так не выйдет. Они сразу заговорили о терапии, но я отказалась.