Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

— Что? Почему?

Мадам Монтре, размешивавшая сахар в чашке ложечкой, вынула ее и наставила на Авалон.

— Ты еще не поняла?

— А что я должна понимать? Вы хотите сделать меня Владычицей Вздохов? Но разве для этого я не должна возлечь, — Авалон сделала паузу, сглотнув кислоту поднимавшейся рвоты, — с Дубовым Королем и зачать дочь?

— Речь не только об этом, Авалон, — тихо произнесла Каталина. Ее глубокий вздох напомнил звук сдувшегося меха для воды. — Если я не рожу наследницу, Трастамара падет.

— Но… — мысли путались в голове Авалон. Она никак не могла взять в толк, о чем они говорят. Она бросила непонимающий взгляд на Басилио — он колупал пальцем кору шелковицы, отставшую от ствола.

— Это значит, что корона на голове Каталины не защитит ее, если у Трастамары не будет наследницы, — раздраженно отрезала мадам Монтре, отпив из чашки. — Как я сказала, земля усыхает, у нас почти не осталось запасов граната. Кроме этого, несколько недель назад на границе с герцогствами были вырезаны три деревни. Мы не знаем, что за зверь мог сотворить подобное — от жителей остались обглоданные кости и кровавые лужи. Мы не сможем разорваться между решением этих проблем, учитывая, что новые сестры не рождаются. Без них наш ковен вскоре уменьшится настолько, что инирцы легко смогут нас изловить по одиночке и перебить.

Авалон и сама потянулась к чашке в попытке взять паузу для размышлений. Либо она слишком туга и не понимает элементарного, либо они тянут, потому что не хотят посвящать ее в план. Но также понимают, что этот план, каким бы он ни был, без главного игрока не сработает. Пауза возымела действие — Авалон больше не пришлось задавать уточняющие вопросы.

— Ты не возляжешь с Дубовым Королем, потому что возляжешь с королем Инира вместо Каталины.

Авалон замерла, не донеся до рта чашку, от ужаса в животе образовался ледяной ком. Пальцы онемели, и она перестала чувствовать в своих руках ушко, пока не услышала звон — чашка разбилась о розовый мрамор под ногами, забрызгав подол ее платья коричневой жижей. Воздух наполнился терпким запахом кофе, так отвратительно похожий на запах желудевого напитка, который ей наливала бабушка на Модраните.

— Как это спасет Трастамару? — с парапета подал голос Басилио, и Авалон мысленно отблагодарила его за вмешательство.

Мадам Монтре гневно фыркнула, но игнорировать кузена королевы не решилась:

— У нас нет сил разорваться на два фронта. Если инирцы пойдут на нас войной, мы не справимся. Нам нужна отсрочка. И эта отсрочка будет, если Авалон убьет короля Инира во время свадебной ночи.

— Хотите сказать, что уже договорились о свадьбе Каталины и Хромого Горлойса? — удивился Бас и неосторожно задел струны: мандолина издала нервный осуждающий звук. — Нет, я серьезно. Инирцы согласились на брак своего святоши и королевы вельв?

Последнее слово он произнес на инирском с неприкрытым отвращением. Дубовый Король хрюкнул:

— Нет лучшей приманки, чем королева ведьм.

— Так они собираются убить Каталину? — Бас недоверчиво уставился на мадам Монтре.

— По той информации, что нам докладывают разведчики, так и есть. Каталину хотят отравить по дороге в столицу[db1]. После чего король обвинит Трастамару в том, что мы убили Каталину за измену, и объявит нам войну.

Бас в ужасе стиснул гриф мандолины — костяшки его пальцев побелели.

— И ты пожертвуешь Авалон? — сухо спросил он у Каталины.

Авалон попыталась сглотнуть ком, застрявший в горле, и не смогла. Пальцы покалывало от страха. Она предполагала, что фрейлине королевы когда-то суждено стать разменной монетой в торгах за что-то куда более полезное, чем она сама. Но умереть за свою страну, чтобы развязать войну — готова ли она к этому?

— В этом нет необходимости, — Каталина наклонилась и коснулась похолодевших рук подруги. — Ты убьешь его ночью, а потом скроешься в лесу. Мы найдем тебя.

— Вы хотите убить короля Инира, чтобы ускорить войну, которую нам не выиграть? — Бас вытаращился на присутствующих. — Кто-нибудь может объяснить мне всю гениальность плана, которую я не могу познать?

— Герцогства распадутся, — вместо покрасневшей от злости мадам Монтре ответил Дубовый Король. — У короля нет прямого наследника, только два брата. Один — полоумный, второй — бастард на службе Храма. Герцоги начнут междоусобицу, чтобы усесться на трон собственной задницей. Им не будет до нас дела.

Авалон казалось, что ее мир перевернулся. Она глотала исчезающий воздух и с трудом понимала произнесенные слова.

— Но как же… — она указала на свои волнистые черные волосы, заплетенные в косу и перевитые зелено-синей проволокой. — Они же поймут…

Каталина внезапно сорвалась с места и присела на корточки возле ее стула. Схватив ее за руки, королева Трастамары сжала их со всей силой и жаром:

— Мы сменим тебе личину, Авалон, моими личными запасами. Кроме того, я приказала приготовить тебе мешочек с зернами. С тобой отправятся Бас и Гвидон. Ты будешь в безопасности. Я не допущу, чтобы что-то пошло не так.

Глава 3

Колокольный звон громом прокатился над городом, предвещая грядущую грозу. Небо хмурилось темно-серыми тучами, в которых потрескивали искры. Поднявшийся сырой ветер пробирался под одежду и покусывал кожу холодными зубами.

Дамиан сжал повод задубевшими руками — его кожаные перчатки истерлись, пока они неслись во весь опор в столицу, едва не загнав лошадей насмерть. Его азурский мышастый мерин Мирро похрапывал, его бока часто раздувались, и Дамиан чувствовал себя виноватым. Свою часть вознаграждения за решение проблемы деревни Тирополь он собирался потратить на несколько кубиков сахара вместо починки перчаток. Брат часто подтрунивал над ним, что он походит на приблудную собаку в своих дырявых лохмотьях, и в пьяном великодушии пытался всучить свои обноски. Однако Дамиан всегда находил отговорку, лишь бы только не признаваться брату — взять что-то из его рук добровольно значило унизиться. Он ненавидел себя за то, что позволяет себе чувствовать по отношению к брату подобное низменное чувство, недостойное храмового брата, но каждый раз его передергивало, стоило только брату предложить очередную тряпку. Дамиан сдавленно выдохнул, предвкушая очередную встречу.

Направив лошадь к конюшням Храма, он решил сначала заглянуть внутрь главного здания. Передав повод конюшему мальчику и отвязав от седла суму, Дамиан направился к запасному выходу. С неба как раз полило — на поверхности луж, оставшихся от прошедшего недавно дождя, снова зачастили капли, а на стенах дробились мокрые кляксы. Когда он добежал до дверей, его волосы уже насквозь промокли, как и котта.

Постучав, Дамиан дождался, пока ему откроет привратник черного входа, и просочился внутрь темного коридора, освещенного потрескивающими факелами. Воздух был полон запахами дома: омела, мирра и горящие восковые свечи.

Здесь оказалось теплее, чем на улице, но стены хранили древний холод, который пробирался к послушникам по ночам, заставляя замерзать и согреваться только теплым дыханием. Дамиан и сам когда-то был таким послушником, который терпеть не мог казематы под Храмом, где располагались кельи для мальчишек. Сейчас его комната находилась в разбитой башне, на самом верху, где когда-то прятался кабинет его наставника, но стены и потолок там настолько сильно обветшали, что кровельщики настоятельно рекомендовали Падре съехать в другое крыло Храма. Изначально, конечно, Симеон противился и даже хотел взять денег из казны Храма, чтобы восстановить башню, но казначей лишь фыркнул, подбоченился и заявил, что восстанавливать башню по прихоти настоятеля — трата Княжеского золота на роскошь. А храмовникам жить в роскоши не полагалось. Затем он сделал многозначительную паузу, уставившись на Падре и Дамиана. Видимо, осознав, что его не поняли, он закатил глаза и шепотом добавил:

— Наше благосостояние зависит от казны Его Величества. Король запретил.

Симеон стойко вытерпел подобный плевок в лицо в отличие от Дамиана. Когда они спускались по лестнице, он не выдержал и от злости пнул ботинком ступеньку, сбив деревянную щепу. Лестница до сих пор сохранила этот шрам и каждый раз, когда он здесь проходил, напоминала Дамиану о его несдержанности. Вот и сейчас он оказался в башне. Наученный долгим опытом, он непринужденно переступал расшатавшиеся доски, которые могли скрипнуть и застонать под его весом.