Эхо прошлого - Диана Гэблдон
— Французские торговцы имели обширные связи с аборигенами, а у вас ничего нет.
— Так ты представляешь интересы торговцев пушниной?
Перси широко улыбнулся.
— Не только.
Грей не стал спрашивать, почему Перси обратился именно к нему, отставному дипломату, к тому же не особо влиятельному. Перси прекрасно знал о возможностях и связях семьи Грея еще с тех пор, когда они были близки, и наверняка «месье Бичему» удалось узнать гораздо больше о нынешних знакомствах лорда Джона из источников информации, доступных европейским «Черным кабинетам». Конечно, от самого Грея ничего не зависит, но он может втайне сообщить о предложении людям, облеченным властью.
На душе стало тревожно, волосы на теле приподнялись, словно усики насекомого.
— Нам потребуется несколько больше, чем просто предложение, — холодно произнес Грей. — Например, имя того офицера.
— Сейчас я не могу его назвать, но, как только начнутся честные переговоры…
Грей уже прикидывал, кому стоит передать предложение Перси. Только не сэру Джорджу Жермену. Может, людям лорда Норта?[10] Впрочем, это пока подождет.
— А как насчет твоих личных интересов? — резко спросил он, поскольку хорошо знал Перси и понимал, что тот ничего не станет делать без выгоды для себя.
— Ах, это. — Перси отпил вина, опустил бокал и посмотрел сквозь него ясным взглядом на Грея. — Мне поручили найти одного человека. Знаешь ли ты некоего шотландского джентльмена по имени Джеймс Фрэзер?
Ножка бокала Грея треснула, однако он не опустил бокал, а осторожно сделал глоток, благодаря Бога за то, что, во-первых, никогда не упоминал имя Джейми Фрэзера при Перси, а во-вторых, за то, что сегодня днем Фрэзер уехал из Уилмингтона.
— Нет, — спокойно произнес Грей. — А что, собственно, тебе нужно от этого самого мистера Фрэзера?
Перси пожал плечами и улыбнулся.
— Всего лишь хочу задать ему пару вопросов.
Грей чувствовал, как из рассеченной ладони сочится кровь. Аккуратно сжимая надтреснутый бокал, он допил вино. Не говоря ни слова, Перси тоже выпил.
— Мои соболезнования по поводу кончины твоей жены, — тихо произнес он. — Я знаю, что она…
— Ты ничего не знаешь! — Грей положил разбитый бокал на стол; чаша покатилась, остатки вина омывали стекло изнутри. — Ничего. Ни о моей жене, ни обо мне.
Перси едва заметно пожал плечами. Типично галльский жест, словно говорящий: «Ну, как скажешь». И все же его глаза… по-прежнему прекрасные, чтоб его, глаза, темные и ласковые… Казалось, они смотрят на Грея с искренним сочувствием.
Грей вздохнул. Конечно, с искренним. Перси нельзя было доверять — ни в прошлом, ни сейчас, — но он поступил так, как поступил, исключительно из-за своей слабости, а не по злому умыслу или от недостатка чувств.
— Чего ты хочешь? — повторил он.
— Твой сын…
Грей резко повернулся к нему и схватил за плечо так грубо, что Перси охнул и сжался. Грей наклонился, вглядываясь в лицо Уэйнрайта… простите, Бичема. Грей ощущал тепло его дыхания на своей щеке, чувствовал запах одеколона… Кровь из пораненной ладони испачкала сюртук Уэйнрайта.
— В нашу последнюю встречу я едва не всадил тебе пулю в голову, — очень тихо сказал Грей. — Не дай мне пожалеть о своей сдержанности.
Он отпустил Перси и выпрямился.
— Держись подальше от моего сына… и от меня тоже. А вот тебе добрый совет: возвращайся во Францию. И как можно скорее.
Повернувшись на каблуках, он стремительно вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Он уже дошел до середины улицы, когда понял, что оставил Перси одного в своей комнате.
— Ну и черт с ним, — пробормотал Грей и отправился просить приюта у сержанта Каттера. Утром надо будет удостовериться, что семейство Фрэзеров и Вилли благополучно покинули Уилмингтон.
Глава 2
А иногда — нет
Лаллиброх, Шотландия. Сентябрь, 1980 г.
— Мы живы, — повторила Брианна Маккензи дрожащим голосом. Она посмотрела на Роджера, прижав письмо к груди обеими руками. По ее лицу бежали слезы, но голубые глаза радостно сияли. — Живы!
— Дай мне взглянуть.
Сердце Роджера стучало так сильно, что он едва расслышал собственные слова. Он протянул руку, Брианна неохотно отдала исписанные странички и тут же подошла, прильнула к нему. Пока Роджер читал, она крепко держала его за руку, не в силах отвести глаз от листа старинной бумаги.
Бумага ручной работы, со следами вдавленных в волокна цветов и листьев, была приятно шероховатой на ощупь. Она пожелтела от времени, но осталась плотной и на удивление гибкой. Бри сделала ее сама — двести с лишним лет назад.
Роджер вдруг понял, что у него трясутся руки: листок дрожал так, что было почти невозможно прочитать неровные, выцветшие строки, написанные размашистым почерком.
«31 декабря 1776 года.
Доченька, если получишь это письмо, знай, что мы живы…»
Глаза Роджера заволокло слезами, и он вытер их тыльной стороной ладони. Какая разница, говорил он себе, ведь сейчас они точно мертвы, Джейми Фрэзер и жена его, Клэр, — но от слов на бумаге его охватила такая радость, словно они вдвоем стояли перед ним и улыбались.
Как выяснилось, они действительно были вдвоем. Письмо начал писать Джейми — Роджер, казалось, слышал его голос, — однако на второй странице повествование продолжила Клэр. Роджер узнал ее твердый наклонный почерк.
«Рука твоего отца уже не слушается, а это чертовски длинная история. Он целый день рубил лес и теперь едва разгибает пальцы, но захотел лично сообщить тебе о том, что мы не сгорели дотла, во всяком случае, пока. Впрочем, это может произойти в любую минуту: нас четырнадцать человек, и мы все набились в старую хижину. Я пишу эти строки, почти сидя на очаге, умирающая бабуля Маклауд хрипит на соломенном тюфяке у моих ног, чтобы, если вдруг она начнет умирать, я могла бы влить ей в глотку немного виски.
