Лето, когда ты была невестой - Анастасия Орлова
— Лесные огни, — прозвучал в голове голос старой Келлехерд, — так принц фэйри выбирает себе суженую. — Находит девушку, особенную, самую лучшую, в которую влюбляется без памяти.
— Влюбляется… — едва слышно выдохнула Сольгерд.
— И посылает ей лесные огни. Если она пойдёт за ними, окажется в царстве фэйри и станет королевой.
— А потом что?
— А потом будет самой счастливой на свете.
— Самой счастливой…
— Конечно, ведь она — жена принца фэйри, который многим лучше человеческих мужчин!
— Многим лучше…
— Особенно Таерина, который тебя никогда не полюбит.
— Никогда…
— Ведь ты бледна и чересчур худа, а разве такие нравятся местным королевичам? Разве ты не хочешь быть особенной для своего избранника? Самой прекрасной, самой любимой?
— Любимой…
— Смотри, принц фэйри уже полюбил тебя, он выбрал тебя, а не союз, выгодный его стране.
— Меня…
— Так иди же к нему, иди скорее, и будь счастлива!
— Сольгерд! Стой, Сольгерд! — словно из-под толщи воды донёсся ещё один, смутно знакомый голос. — Чёртова цесаревна!
— Не слушай. Твой охранник — простой человек, он ничего не понимает, он не знает, как хорошо тебе будет в царстве фэйри. Иди, дитятко, не оборачивайся!
— Сольгерд! Посмотри на меня, Сольгерд!
— Ещё шаг, ещё чуть-чуть осталось, дитятко, давай же!
— Сольгерд! Дрянная девка, не слушай их! — а дальше следовало такое выражение, что цесаревну будто кипятком ошпарило от возмущения, она попыталась резко обернуться на кричавшего ей в спину Брегира и поняла, что не может пошевелиться. Лесные огни, за которыми она шла, мигнули и погасли, и девушка обнаружила себя по грудь в трясине, так обманчиво похожей на лесную поляну. Волна паники захлестнула её с головой, и Сольгерд не смогла даже закричать.
— Не двигайся, я тебя вытащу, — услышала она голос Брегира совсем близко, и по плечу хлестнула верёвка, завязанная на конце петлёй, — просунь одну руку в петлю и держись обеими руками за верёвку очень крепко, поняла? Готова? Пошёл!
Сольгерд умудрилась зайти слишком далеко. Брегиру пришлось подползти поближе, чтобы добросить до неё конец верёвки. Другой верёвкой он был привязан к оставленному на безопасном расстоянии от трясины коню, который и вытащил их обоих из топи.
Вся грязная и насквозь промокшая, Сольгерд повалилась на твёрдую землю, захлёбываясь рыданиями. От холода и пережитого ужаса её била крупная дрожь. Брегир, мрачный, как ночная чаща, стоял рядом, опустив голову и уперев руки в бёдра.
— Прости меня, пожалуйста! — пролепетала цесаревна, подняв на него мокрые глаза со слипшимися стрелочками ресниц. Пытаясь утереть слёзы, она лишь размазала по лицу болотную грязь. — Прости меня, пожалуйста, я так виновата! — и она заплакала ещё горше, даже не пытаясь оправдаться. И что-то будто надломилось у Брегира в груди, и злость его на цесаревну сдуло, словно дым от курительной трубки. Он знал, как умеют заманивать в трясину болотные огни, и противостоять им способен далеко не каждый. Особенно, если не готов столкнуться с подобным. Сам виноват, нужно было пройти с ней, убедиться в безопасности и только потом оставить. Он протянул ей руку.
— Пойдём, нам нужно найти ручей. И развести костёр.
К тому времени, как они добрались до ручья, уже стемнело. Болотная грязь коркой засыхала на платье, волосах и коже Сольгерд и напоминала ощущения от бесстыдного и хищного взгляда Рейслава. Девушка так сильно хотела отмыться от этого мерзкого чувства, что её не смутила даже студёная ручейная вода.
Ручей оказался маленькой речкой шириной в несколько шагов и глубиной по пояс. Брегир проверил дно, оставил на траве свой плащ:
— Наденешь, когда искупаешься. И ни шагу в сторону, закончишь — сразу к костру!
Сольгерд кивнула и ступила в воду прямо в платье, сбросив лишь туфли.
— Ты в одежде собираешься мыться? — осведомился Брегир.
Девушка обернулась и посмотрела на него таким жалобным взглядом, что он даже не рискнул над ней подшучивать: всё ясно, по цесарскому этикету не положено. По цесарскому этикету, твёрдо вколоченному в её голову няньками и старыми девами, что занимались её воспитанием, она должна была умереть от стыда ещё вчера. Или хотя бы упасть в обморок.
— Я буду разводить костёр. За кругом костра — чернота, ничего не видно, — устало бросил он и отошёл в сторону.
Сольгерд поймала себя на том, что уверена: Брегир не сделает ничего предосудительного, но она была туго спелёнута строгостями и запретами, в которых её растили. Нянюшки осудили бы и её доверие, и, тем более, поведение.
Помявшись немного на мелководье, Сольгерд заключила договор с собственными страхами: она зашла в реку, присела по шею, и только тогда решилась снять платье. И сто раз об этом пожалела: выпутываться из ткани в воде оказалось гораздо сложнее и дольше, чем на суше, и девушка успела замёрзнуть, избавляясь от наряда.
Отмывшись от болотной грязи и неумело прополоскав платье, она на цыпочках просеменила к оставленному плащу и завернулась в тёплую ткань. Плащ пах Брегиром: лесом, костром, железными монетками и чем-то похожим на медвежью шкуру, которая лежала дома перед креслом отца.
До подбородка закутавшись в плащ, Сольгерд села к костру. Хотела протянуть ладони к огню, но испугалась, что ткань может соскользнуть с её голых плеч, а она не успеет её подхватить. Брегир протянул ей флягу с вином и очередную порцию лепёшек (которые сейчас оказались гораздо вкуснее), а потом высыпал что-то ей на колени. По яркому, солнечному запаху Сольгерд сразу узнала дикую малину.
— Где ты её взял? — восторженно выдохнула она.
Брегир лениво улыбнулся и неопределённо кивнул на кусты позади себя. Цесаревнины глаза светились искренним изумлением и благодарностью, и сердце Брегира, поросшее за эти годы репьём да лебедой так густо, что он сам уже начал сомневаться в его существовании, согрелось волной тепла и… нежности.
Сольгерд, пригревшись под плащом и разомлев от вина, свернулась калачиком, положила под щёку ещё хранящую малиновый
