По лазоревому ветру (СИ) - Енодина Анастасия

- Тебя тоже трудно узнать, – продолжила она, поняв, что ответа не последует, при этом окидывая принца оценивающим взглядом, и довольно улыбаясь: она запомнила его красивым и нарядным, теперь же перед ней лежал потрёпанный мужчина в рваной грязной рубахе и не менее грязных, но на вид не рваных штанах. – В Оуиле ты казался … - она не успела сформулировать, так как Лефир перебил её:

- Чего ты хочешь? – спросил он, и это далось ему с трудом, что не укрылось от девушки.

Она развернулась, решив, что разговаривать с ним не имеет смысла: он был слаб, и она даже не могла быть уверена, что он находится в здравом уме. Поэтому Элейна лишь презрительно усмехнулась и философски ответила, отходя от него и начиная спускаться по лестнице:

- Я хочу того же, чего и все  – счастья!

Если бы он и пожелал уточнить вопрос, то не смог бы этого сделать: горло пересохло, и он не мог вымолвить ни слова. Лефир закрыл глаза и с каким-то диким неуместным наслаждением провалился в пустоту, в которой не было ни боли, ни его врагов. Это состояние давно стало его любимым – в нём не являлись сны и пугающие образы, это вообще было похоже на стазис – словно на время принц переставал существовать, проваливаясь и теряясь во времени и пространстве. Так ему казалось, и он очень любил именно такие моменты, предпочитая их сну со сновидениями.

***

Элейна стала приходить к пленнику каждый раз, когда чародей удалялся ни с чем. Девушка сама не понимала, зачем она делает это, ведь раньше она никогда не испытывала потребности в отмщении и не получала удовольствия от страданий кого бы то ни было, пусть даже и собственного недруга. Но непонимание себя не мешало ей приходить в башню, где она любовалась работой своего друга и жалким видом своего врага. Обычно она не произносила ни слова, а просто поднималась по лестнице, барабаня пальцами по стене бодрый мотив, так что о её приближении принц мог узнать заранее. Потом она некоторое время смотрела на него, усмехалась, и так же молча выстукивая пальцами по стене, удалялась. Он тоже не заговаривал с ней, понимая, что нет смысла на что-то рассчитывать. К тому же иногда он и не видел её, проваливаясь на время в небытие.

На этот раз Фогун был не особенно зол, даже как-то ленив и совершенно не настойчив в своих попытках выудить необходимую информацию. Казалось, он больше не верил в успех своих допросов или просто решил подольше задержать принца, чтобы порадовать Элейну. Чародей не менял своей тактики: не применял никаких средств насилия, кроме собственных кулаков, а на этот раз даже не вышел из себя, снова уходя ни с чем, и оставил принца в сознании, зная, что вскоре девушка решит зайти к нему.

Пока чародей спускался по лестнице, и слабый свет от канделябра ещё хоть как-то освещал помещение, Лефир тоскливо посмотрел на капли воды в углу потолка, собравшиеся в струйку и медленно сползающие вниз по стене. Он теперь уже не мог доползти до них: чародей оставил его лежащим посреди комнаты, как специально, и если раньше это местоположение принца устраивало, то теперь он рисковал погибнуть от недостатка воды, поскольку сил уже ни на что не оставалось. И если прежде Лефиру было спокойнее в центре помещения, то последнее время ему казалось, что нет никакой разницы в том, где он и что с ним происходит.

О пище он не думал уже давно, и сейчас старался не думать ещё и о воде. Силам было неоткуда восстанавливаться, а потому с каждым днём пленник становился всё слабее. Для него это было скорее даже хорошо: постепенно большую часть времени он стал проводить без сознания, и чародей, поднимаясь к нему, частенько уходил, даже не попытавшись выбить ответы. Фогуну было очевидно, что принц уже не чувствовал боли, и пытаться добиться от него ответов было бы пустой тратой времени. Для принца это было ужасно: если он не замечал, когда к нему приходили, то потом, очнувшись, испытывал всепоглощающий страх, стискивающий сердце холодными тисками. Ему чудилось, что чародей и ведьма решили оставить его здесь умирать один на один с липкой жутковатой тьмой, которая переставала таиться по углам и вдоль стен, начиная быть равномерно густой и мешающей дышать. Лефир мог бы вскоре и вовсе сойти с ума, но в минуты ясности ума, которые иногда всё же случались, он убеждал себя в том, что его ищут и обязательно найдут.

В этот раз принцу повезло. Он почти отчаялся, почти поддался страху, уверовав, что его бросили, но вскоре он почти с радостью услышал постукивание по деревянной стене. Это была странная радость, но измученному пленнику хотелось увидеть хоть какое-то живое существо, даже если это существо снова станет бить его и задавать вопросы. К тому времени, как принц разлепил опухшие веки, девушка уже сидела на верхней ступеньке. Заметив, что он взглянул на неё, она решила изменить своей привычки молчать и произнесла с нотками издёвки:

- В принципе, я могла бы сделать твою участь не такой печальной. Если бы ты приполз ко мне на коленях, омыл слезами мои ноги…

- Никогда… - чуть слышно ответил он, и это отняло у него столько сил, что он потерял сознание.

- Правильно. Ведь теперь даже подняться на колени для тебя непосильная задача, – усмехнулась она и внимательно посмотрела на бесчувственное распростёртое перед ней тело недруга.

Она подалась вперёд, желая лучше разглядеть перепачканное разводами от крови лицо, отчего капли горячего воска со свечей стали капать на пол, и одна попала на руку принца. Он не проявил по этому поводу ни малейшего признака беспокойства и боли, но вот девушка, не ожидавшая этого, почему-то смутилась и быстро стёрла уже остывший воск с его кожи. На прикосновение он так же не отреагировал, и Элейна поднесла руку к его приоткрытым губам. Ощутив слабое тёплое дыхание, она облегчённо вздохнула. Ей не хотелось, чтобы он умирал. Да, она с удовольствием смотрела, как Фогун выбивает из него высокомерие, спесь, уверенность и прочие черты, присущие венценосным особам. Но в этот момент, присев рядом с ним, она остро ощутила, что смерти ему она не желает. Этому не было достойного объяснения. Хотя лежавший перед девушкой молодой мужчина был красив. Даже в таком состоянии и даже в мечущемся свете свечей его перепачканное лицо оставалось симпатичным, а измученное тело радовало глаз пропорциональностью и аккуратными натренированными мускулами, очертания которых ясно угадывались под тонкой изодранной рубахой. Девушка осторожно, чтобы он всё-таки случайно не почувствовал это, отвела рукой волосы с его лба и тихо сказала:

- Ты не умрёшь здесь. Я ненавижу тебя, но у моей ненависти есть разумные границы.

Он не слышал её. Элейна почувствовала, что её неприязнь к нему начинает растворяться в желании сохранить ему жизнь, остром и неожиданно сильном, совершенно беспричинно возникшем и потому неприятном. Она никогда не считала, что ей свойственны столь резкие перепады настроения, какие случались с ней с момента возвращения в замок. Но копаться в себе и искать причины своему странному, скачущему по синусоиде, отношению к пленнику, девушка не стала. Она поспешно покинула башню, чтобы не позволить ещё и сочувствию примешаться к своим чувствам.

Дойдя до последней ступени, девушка задула свечи, погрузившись во тьму. Оставив канделябр стоять в уголке на полу, Элейна открыла дверь, ведущую на улицу, и столкнулась нос к носу с Фогуном, который сидел на ступеньке снаружи и грыз травинку, размышляя, где же он просчитался с принцем. Ему были хорошо известны планы Лефира, и эльфы, к которым он некоторым образом примкнул по ряду весьма интересных причин, хотели знать ответы. Но Лефириус молчал. Чародей знал, что всё делает правильно, что принцу он причиняет достаточно боли, и что сильнее давить на него – значит рисковать, что он просто умрёт от побоев. Лефир не собирался ни рассказывать о чём-либо, ни пытаться откупиться, чтобы сохранить своё здоровье, а значит, информация, которую от него можно получить, того стоила, и следовало продумать новый план её получения. Чародей думал было напоить неразговорчивого пленника развязывающей язык травой, но в запасах у него её не было, а росла она, как назло, в недельном пути от замка. Такого времени у чародея попросту не было. А его магия, как и магия Элейны, не позволяла подобным образом воздействовать на людей.