Негодная певица и некромант за клавесином - Мстислава Черная
Надо справиться и попросить, чтобы положили в склеп со мной моего игрушечного зайца…
Я продолжаю качаться на волнах. Ощущения становятся то ярче, то, наоборот, приглушённее. Порой мне кажется, что я вижу сны, но видения слишком размытые, чтобы их уловить. Я настолько привыкаю к своему расслабленному состоянию, что о возвращении к жизни думаю всё реже.
Серость всё же подкрадывается ко мне. Я чувствую её холод.
Глава 66
Идиллию разбивает отвратный вкус чего-то нестерпимо кислого. Будто мне на язык выжали самый ядрёный лимон.
Глаза сами собой распахиваются, и я вижу над собой живого и вроде бы невредимого Дана.
— Дочка!
Мама? Родители здесь? Я ведь помню, что Дан подхватил меня на руки…
Закончить мысль я не успеваю, я широко, с удовольствием зеваю. Веки сами собой опускаются. Очевидно, что всё позади, я в безопасности. Почему бы мне не отдохнуть капельку ещё? Мне нужно. Дайте мне одеяло, пожалуйста.
— Карин, ты знаешь, какой сегодня день?
— Зануда, — я пытаюсь натянуть одеяло на голову, но Дан рывком отбирает его у меня.
— Я. Хочу. Спать.
Я поворачиваюсь на бок.
— Дочка, целитель сказал, что продолжать спать не очень хорошо, — растерянно объясняет мама, но мне всё равно.
— Дочка, — подхватывает папа, он тоже здесь.
Их голоса отдаляются, я погружаюсь в сон.
Кажется, кто-то поворачивает меня, чтобы я лежала прямо. Мне всё равно.
Ровно до того момента, как на язык выливают новую порцию кислоты!
— Какая гадость!
— Я рад, что тебе нравится, — ухмыляется Дан.
— Нравится?! Нет, мне не нравится!
— Тогда сядь.
— Спать хочу-у-у-у…
Мой протест не возымел действия. Дан продолжает меня тормошить. Ему жалко что ли?
— У тебя сегодня концерт, Карин. Ты выступаешь на сцене. Собралась проспать свой дебют?
— Что?!
Сонливость слетает как сдёрнутое одеяло. Я рывком сажусь. Зрение немного туманится, и я тру глаза. Дан действительно сказал, что у меня сегодня концерт? Мне не послышалось? Я спускаю ноги с кровати.
— Дочка! — вскрикивает мама.
Ну да, ноги голые, подол задрался выше колена. Только вот моя клетчатая юбка ещё короче.
— Ты серьёзно?
Дан молча тянется к тумбочке и разворачивает для меня рулон.
Получается, пока я спала, Марк успел отпечатать афишу? Я начинаю соображать более-менее нормально, вспоминаю, что с родителями были Марк и Мэри, они все вместе прятались под сценой. А что с остальными? С теми, кого поймали переродившиеся деревья.
Кажется, Дан научился понимать меня без слов:
— С ними всё в порядке. Погибших нет. Всего семеро раненых, угрозы жизни нет. Гораздо больше пострадавших ментально, с ними работают маги, прогнозы самые благополучные. Марк в полном порядке.
Я киваю и повторяю вопрос:
— Ты серьёзно?
— Абсолютно, Карин. И если ты всё ещё настроена на сон, не смею мешать. Сладких снов.
Когда он успел стать такой язвой?!
Я оглядываюсь, безошибочно выбираю дверь ванной и скрываюсь за ней. Я пускаю из крана прохладную воду, умываюсь и ненадолго замираю перед зеркалом, глядя на своё отражение. Для меня пережитое случилось буквально пять минут назад, но странным образом оно подёрнулось лёгкой дымкой, какой покрывается любое давнее воспоминание, которое не очень-то хочется хранить в памяти.
Мы победили? Прекрасно!
Куда больше меня беспокоит разгорающееся в животе зверское чувство голода. Я наспех вытираю полотенцем волосы и выхожу. Только сейчас я догадываюсь обнять родителей и заверить, что я в порядке, просто немного ошеломлена. Меня отвлекает аромат сдобы, и подхватив родителей под руки, я увлекаю родителей к столу, где нас ждёт то ли завтрак, то ли уже обед.
— Еда!
— Карин…
— Хм?
— Карин, нельзя так. Что о тебе подумают?
Я пожимаю плечами, хватаю истекающую маслом манящую жареную булочку и, прежде, чем откусить сразу половину, спрашиваю:
— Дан, что ты обо мне подумаешь?
— Я порадуюсь, потому что хороший аппетит признак выздоровления.
— Вы её слишком избаловали, — упрекает папа.
— Господин Тавиран, вы заблуждаетесь. Карин взрослая самодостаточная девушка и сама принимает все решения. Я могу лишь поддержать, но никак не избаловать.
Родители делают одинаково неодобрительные выражения лиц, будто хором репетировали, но сказать больше ни мама, ни папа ничего не решаются, тем более я уже хватаю ещё пару булочек. в каждую руку по штуке и откусываю от них поочерёдно.
Я понимаю, что ни одна приличная девушка не будет вести себя подобным образом, но… я ведь не на публике, верно? Почему, когда я очень голодна, когда я только вышла после тяжёлого, не побоюсь слова, испытания, когда у меня бушуют эмоции, я должна сдерживаться перед самыми близкими? А Дан близкий. В каком-то смысле он даже ближе мне, чем родители — в отличии от них он знает меня, мою суть, мой нрав, мои мечты.
После завтрака слуги традиционно подают кофе и газеты.
Мама тотчас теряется. Она смотрит на газеты, которые женщина не должна читать. Она смотрит на поданный кофе, на Дана. Читать неприлично, и уйти из-за стола неприлично. Конечно, можно сослаться на внезапное плохое самочувствие, но уловка будет настолько явной, что тоже неприлично.
— Мама, советую с молоком, — улыбаюсь я, намеренно игнорируя её затруднение.
— Кстати, поздравляю, Карин, — Дан указывает заголовки статей. — Теперь посвящённые тебе статьи на передовицах ведущих изданий.
— Мне?
Пока я хлопаю глазами, мама первой берёт газету, забыв про все приличия и неприличия. Папа чуть отстаёт. Я выбираю газету из оставшихся.
Дан, жестом показав слугам отступить, сам разбавляет для меня кофе молоком.
Он просто заботится обо мне как друг или он… ухаживает?
При родителях я точно не стану задавать этот вопрос. Да и вообще, зачем спрашивать? Зачем выяснять отношения? Сейчас всё хорошо, вот и достаточно.
Я делаю глоток и опускаю глаза в текст на передовице. Ага… А какой сегодня день? Дата выпуска газеты на день не совпадает с датой моего концерта на афише. Дан слукавил или газета вчерашняя?
Насчёт того, что статьи посвящены мне, точно слукавил. Они не
