Далия Трускиновская - Единственные

– А Верку из шестой квартиры хахаль бросил! – вдруг радостно сообщила Анна Ильинична. – Представляешь? Мне Маруська Петрищева сказала – уходил с большой сумкой, с рюкзаком!

Маруське тоже уже было куда за шестьдесят.

– А не спи с кем попало! – провозгласила Анна Ильинична. – Все же видели – не женится и не женится. Я сразу сказала, помнишь?

– Помню.

Лиде было жаль Верку из шестой квартиры, но не признать материнскую правоту она не могла. Верке нужно было хватать соседа Ленчика, когда он к ней ходил, а не ловить журавля в небе, Ленчик – телемастер, с таким не пропадешь.

– Мам, что у нас сегодня по телеку? – спросила она.

– «Кавказская пленница», – заглянув в газету, сказала Анна Ильинична. – Уже началась! А все эта Ксюшка!.. Включай скорее!

Этот фильм они обе любили и знали наизусть – как можно любить только старое доброе кино, и плевать, что ему уже двадцать лет!

Илона тоже сидела перед телеэкраном и тосковала. Она знала комедию наизусть, не хуже, чем Анна Ильинична, но на другом канале показывали какой-то телеспектакль про сталеваров и парторгов, а чем-то нужно же было себя занять. Рома как-то странно на нее весь вечер поглядывал. Когда фильм уже близился к финалу, когда по экрану понеслась погоня, Рома принес с кухни две чашки горячего чая. Он сел рядом на диване и молчал, пока не зазвучала песенка и не ускакал по шоссе на ишаке главный герой. Тогда только он собрался с духом и сказал:

– Знаешь, я вот в последнее время думаю – в семье должны быть дети.

Илона посмотрела на Рому с испугом. Она знала, что рано или поздно этот разговор начнется. И время было относительно подходящее – муж неплохо зарабатывает, жена после безобразной истории с милицией притихла и какое-то время продержалась без загулов (про связанные с комбинезоном планы Рома, естественно, не знал).

– Ты бы сходила к врачу, – продолжал он. – Мы столько вместе живем, и не получается. Может, тебе подлечиться надо? Я достану путевку в любой санаторий.

Насчет санатория Рома сильно рассчитывал на Ивана Дмитриевича с его связями. Ветеран сам, по крайней мере, раз в год посвящал месяц здоровью и знал, как это устроить.

– К врачу я схожу, – пообещала Илона.

– Разве ты не хочешь ребенка?

– Знаешь, Ромка, я боюсь, что буду плохой матерью, – честно призналась она. И тут сработала наука, которую преподал Буревой. Илона мигом нашла в себе ресурсы страха. Она говорила о боязни материнства так, что Рома просто не мог не поверить, но на самом деле она испугалась, что не сумеет вырваться в Москву.

Он успокаивал, он убеждал, что все у них получится. Он обнял и пристроил ее голову у себя на плече. Она уж не знала, что сказать, и вдруг осенило.

– Ром, мне ведь страшно обидно – я ничего не видела, ничего! В Москву только разок съездила! А вот Тамара с мужем в Средней Азии были, в Ташкенте, в Бухаре, ее муж через профком путевки оформил, и стоило – сущие гроши. Я думала – следующим летом куда-нибудь вместе махнем, хоть в Крым дикарями. А если будет маленький – ну, ты же понимаешь… Страшно хочется в Москву!

– Ну, это устроить можно через горком, – сказал Рома. – Когда будет заводская экскурсия, с вагоностроительного хотя бы, посадим уж как-нибудь тебя в автобус. Там и программа – Кремль, Третьяковка, театр какой-нибудь.

– Ромка!..

Возможно, в этот миг она действительно любила мужа.

Они поцеловались, и дальше было все то, что случается, когда двоим сразу приходит в голову одна и та же жаркая мысль.

Но наутро Илона чувствовала себя очень странно. Она сделала то, чего делать не полагалось, – она радостно отдавалась мужу, хотя на уме был другой, единственный, и хотя ощущения были не те, о которых толковали Оля с Нюшей, но ради таких ощущений, пожалуй, уже стоило ложиться в постель с мужчиной. Опять же, Клава рассказывала: есть женщины, которые начинают что-то испытывать только после родов. Она обещала и раздобыть книгу профессора Нойберта об этом самом – книга ходила по рукам, потому что других изданий о супружеской жизни не было. Если не считать самопальные переводы с неведомых языков, которые продавались на толкучке – пятачке у обочины на Северном шоссе, где можно было продать и купить все то, за что милиция гоняла: кассеты, пластинки, жвачку, какие-то особенные презервативы, а также литературу – от Солженицына до фотокопий картинок из какой-то заграничной «Камасутры» и сущей порнографии. Но энтузиасты-переводчики использовали такую терминологию, что от нее уши вяли.

Душа раздвоилась – одна половина предлагала не валять дурака, вернуть комбинезон Регине и продолжать жить с законным мужем, понемногу учась быть счастливой; другая подсовывала во сне руки и губы Буревого, хотя насчет губ были большие сомнения – Буревой или Яр?

Она, другая, нашла убийственный аргумент: ты что, хочешь быть, как все? Этого Илона не хотела. Она всегда знала, что любовь поднимает ее над банальным мирком корректорской, она не желала терять свою исключительность и, признав поражение, жить только будничными заботами, как Лида, чья любовь к младенцу сперва Илону даже напугала.

И она стала беседовать с воображаемым Яром – естественно, зная, что он ей ответит.

– Что бы ты ни решила, а готовиться к поездке надо, – сказал Яр. – Прикупать понемножку вещи хотя бы. Хорошее бельишко всегда пригодится. А что касается комбинезона – удивляешь ты меня, сестренка… Как так можно – за все это время ни разу его не надеть? Хоть на базар за картошкой в нем сходи, что ли!

Илона в свой свободный день, нарядившись, пошла в гости к Оле. Оля простыла и сидела дома. Комбинезон привел ее в бешеный восторг. Она его померила, поклялась, что похудеет на десять кило, потом ей позвонила ее новая подружка Ева (имя было не настоящее, а нарочно взятое для красивой жизни), обещала прийти со своим другом.

– Илонка, оставайся, чего ты? Будет весело, – пообещала Оля. – Ты у себя в редакции совсем человеческий облик скоро потеряешь.

– Нет, я пойду. Я не хочу пить.

– Так тебя никто и не заставляет. Разве что рюмочку настойки.

Эти настойки Оля наловчилась делать сама, и они получались не хуже покупных.

– Нет, не соблазняй, не буду.

– А конфетовку?

– Что?!.

Оля объяснила – соседняя горячая точка планеты вступила в союз с некой бабой Маней. Сын бабы Мани трудился на конфетной фабричке и килограммами таскал оттуда карамель. Дома из нее делали бражку, из бражки гнали напиток с изумительным ароматом, который пользовался большим спросом. Такое просто нельзя было не попробовать, и Илона согласилась – действительно, высший класс.