Самое красное яблоко - Джезебел Морган
Я открыла глаза и встретила лишь темноту, прошитую редкими искрами, фонарь потух, а я и не заметила. Должно быть, сказка, звучащая здесь, глубоко под землей, среди старой тьмы и самоцветов, обрела особую силу.
Мне стало легче – легче дышать, легче говорить, легче мыслить. Все эти годы кривое стекло было перед моими глазами, оно искажало мир и рождало страхи. Теперь же я избавилась от него и смотрела сама.
Я закончила с улыбкой, даже не зная, остались ли рядом Гвинллед и Грайне или лишь кристаллы слушают мою странную сказку.
– Говорят, гораздо южнее, где зима милосердней, а скалы не склонятся над морем, долго еще жил улыбчивый рыбак, к которому каждый год приходила девушка с серебряными глазами. Фионн встречал возлюбленную счастливой улыбкой, и больше никогда не было страха в его взгляде.
Прохладная ладонь легла на мою, сжала легко, словно боясь причинить боль, потянула вверх. Голос Гвинлледа окутал меня мягким шелком, а руки легли на плечи.
– Твои сказки всегда чудесны, недобрая моя королева, но пора нам уже оставить их за спиной. Разве тебя саму еще не утомила темнота?
Я и не помнила, когда в моей жизни было что-то кроме нее.
10
Он шел, пошатываясь, не отпуская мое плечо, и ноги подгибались на каждом шагу. С другой стороны его придерживала Грайне – слишком тихая. В темноте я не могла разглядеть ее лицо, но чуяла – она боится. Знает, что ей дóлжно сделать, и все равно боится, и потому тянет время, ниже опускает лицо, благодарит тьму, что можно еще немного быть Грайне, просто Грайне, а не дивной королевой, лишенной сил и имени.
На верхних уровнях, куда пробивался серый дневной свет, она остановилась. Сжала губы до белизны, дышала коротко и резко, а глаза стали провалами тьмы на лице.
Когда Гвинллед оглянулся на нее, срывающимся голосом она спросила:
– Белый король, узнаёшь ли ты меня?
Он вздрогнул и сильнее сжал мое плечо, до искр из глаз, но я сдержала крик, не смея их отвлечь. Помедлив, он сказал, словно до последнего мига сомневаясь:
– Да, сестра. Хоть и мало осталось от тебя прошлой.
– У меня не осталось ни имени, ни владений, ни силы, ибо таково мое наказание, Белый мой брат. Все эти годы я хранила твои чары, и они камнем лежат в моей груди. Я здесь, чтоб возвратить их тебе и молить о прощении.
Она шагнула вперед и опустилась перед ним на колени, вскинув лицо. Гвинллед коснулся ее лба и скул и безвольно уронил руку.
– Ты же понимаешь, что умрешь? – тихо уточнил он, и детские беспомощные интонации прорезались в его голосе.
Кого в нем было больше? Ребенка, который так и не успел повзрослеть, или древнего фейри? Кажется, он и сам этого не знал.
– О, – безумная улыбка осветила лицо Грайне, – это и будет твое прощение.
– Тогда будь свободна, Осока.
Его ладонь легла чуть ниже ее ключиц, нежно погладила, а затем провалилась в ее грудь. Я зажала рот рукой, но глаз отвести не смела. Мне показалось, просто показалось, ведь теней здесь куда больше, чем света… Грайне, моя озорная Грайне улыбнулась в последний раз, спокойно и светло, и рассыпалась сухой травой и мелким сором.
В ладони Гвинлледа сидел крошечный светлячок, маленькая заблудившаяся искорка большого костра. Он мерцал неярко, но от одного взгляда на него нутро сводило, словно гром совсем рядом ударил. О, каким пламенем мог он обернуться!
– Прощай, сестрица, – себе под нос прошептал Гвинллед, – рано ли, поздно ли, свидимся.
Светлячок взмыл перед его лицом и опустился на губы, раскинув крылья, цепляясь лапками. Меня передернуло от отвращения, и я поспешно отвела взгляд – хватило и того, что я услышала, как хрупнуло жесткое тельце на зубах Гвинлледа.
Стало светлее – это светилась кожа Гвинлледа сквозь многочисленные прорехи старой его одежды. Она давно лопнула по швам, не угнавшись за телом, что росло и изменялось даже в смертном сне, и теперь едва его прикрывала. Как же ему должно быть зябко, мелькнула неуместная мысль, словно передо мной был не фейри, а собственный ребенок, хоть и переросший меня на голову.
Я стянула плащ и накинула ему на плечи.
– Идем, – я взяла его под руку, – стоит быстрее выбраться отсюда.
Там, где когда-то была станция, нас ждали. После густой темноты подземелья даже блеклое солнце слепило глаза, и я вскинула ладонь к лицу, пытаясь разглядеть, кто же стоит впереди, друг или враг?
Враг бы встретил нас сразу залпом в голову.
– Я гляжу, не сильно мы разминулись, – приветствовал меня Деррен и тут же склонился перед Гвинлледом: – Мой король!..
– Пока еще нет.
Он оглядывался медленно и удивленно, и по тому, как слегка подрагивали его пальцы в моей ладони, я чувствовала его гнев. Гнев хозяина, вернувшегося к обезображенному и разоренному дому.
Он позволил Деррену увести себя прочь от черноты шахты, от обезображенных остовов и серой, мертвой земли. Ему дали одежду и еду, и каждый из воинов, которых привел с собой Деррен, почитал за честь прислуживать королю. Я же осталась позади, королева, которая сыграла свою роль и больше истории не нужна.
Только сейчас я начала понимать – пусть вокруг и творилась сказка, вовсе не я была ее главной героиней.
До лагеря мятежников в укромной долине мы добрались после полудня. Здесь всюду ощущались чары добрых соседей, и я не сомневалась: не зная верной тропы, не имея приглашения от хозяев, постороннему в лагерь не проникнуть.
