Райчел Мид - Кровавые обещания
Я молчала, и он снова заговорил:
— И если я совсем другой, почему раньше ты ответила на мой поцелуй?
Я по-прежнему не знала, что сказать, и его улыбка стала шире.
— Нет ответа. Ты знаешь, что я прав.
Внезапно его губы снова нашли мои. Я протестующе пискнула и попыталась вырваться из его объятий, но тщетно. Он был слишком силен, а спустя мгновение у меня пропало желание вырываться. То же ощущение, что и в прошлый раз, нахлынуло на меня. Холодные губы, но поцелуй такой жаркий! Лед и пламя. И он был прав — я отвечала на его поцелуй.
Сознательная часть разума вопила, что так нельзя, это неправильно. В прошлый раз поцелуй был коротким, без продолжения. Но не сейчас. И чем дольше длился поцелуй, тем слабее звучал голос разума. Верх взяла та часть меня, которая всегда любила Дмитрия, обожала ощущать соприкосновения наших тел, то, как он накручивал мои локоны на пальцы, как зарывался в мои волосы. Его рука проскользнула ко мне под рубашку — холодное прикосновение к теплой коже. Я придвинулась ближе и почувствовала, как его желание нарастает и поцелуй становится жарче.
В самом разгаре мои язык слегка задел острый кончик одного из его клыков. Ощущение было такое, словно на меня выплеснули ведро холодной воды. Напрягшись изо всех сил, я отдернула голову, прервав наш поцелуй. Видимо, Дмитрий совсем расслабился, раз позволил мне вырваться.
Я тяжело дышала, тело по-прежнему хотело его. Однако верх взял разум — сейчас. Господи, что я делаю? «Ты же знаешь — это не Дмитрий. Это не он». Я целовала монстра. Однако мое тело отнюдь не было в этом уверено.
— Нет, — пробормотала я, удивляясь тому, как жалко, умоляюще звучит мой голос. — Нет. Нельзя.
— Ты уверена? — Все еще запустив руку в мои волосы, он с силой повернул меня лицом к себе. — Ты вроде бы не возражала. Все может быть в точности так, как прежде... как тогда, в сторожке... Тогда ты хотела этого...
Сторожка...
— Нет, — повторила я. — Не хотела.
Он прижал губы к моей щеке и, продолжая удивительно нежно целовать, начал опускаться к шее. И снова тело возжаждало его, и я возненавидела себя за слабость.
— А как насчет этого? — Еле слышно прошептал он. — Хочешь?
— Что...
И тут я почувствовала — острые резцы прорезали кожу на шее. Было больно, но совсем недолго, долю секунды. Больно и ужасающе. А потом, так же быстро, боль исчезла. Волна блаженства и радости нахлынула на меня. Никогда в жизни я не чувствовала себя так замечательно. Немного похоже на те ощущения, которые возникали, когда мою кровь пила Лисса, но это... Это было изумительно, в десять, в сто раз лучше. Кайф от укуса стригоя гораздо сильнее, чем от укуса мороя. Все равно как впервые влюбиться и быть переполненной всепоглощающим чувством радости.
Когда он оторвался от меня, возникло чувство, будто все счастье и очарование мира померкло. Он провел рукой по своим губам. Я смотрела на него, широко распахнув глаза. Основной инстинкт настойчиво спрашивал, почему он остановился, но потом, очень медленно, сражаясь с блаженным потрясением от его укуса, я стала приходить в себя.
— Почему... Что... — Язык отчасти заплетался. — Ты же сказал, что оставляешь выбор за мной...
— Он по-прежнему за тобой, — ответил Дмитрий. Его глаза были широко распахнуты, он тоже тяжело дышал, чувствовалось, что он потрясен не меньше меня. — Я сделал это не с целью пробудить тебя, Роза. Такого укуса недостаточно. Просто ради удовольствия...
Его рот снова приник к моей шее, и мир вокруг исчез.
ДВАДЦАТЬ
Последующие дни были похожи на сон. По правде говоря, я даже не могу точно сказать, сколько дней прошло. Может, один. Может, сто.
Я не отличала день от ночи. Было время с Дмитрием и время без него. Он стал моим миром. Время становилось мукой, когда его не было рядом. Я старалась как-то занять себя, но, казалось, оно тянется вечно. В эти моменты моим лучшим другом стал телевизор. Я часами лежала на кушетке, лишь отчасти следя за происходящим на экране. Под стать остальной роскоши помещения, телевизор оказался спутниковым, позволяющим ловить некоторые американские программы. Чаще мне было все равно, на каком языке идет вещание, на английском или на русском.
Инна продолжала заботиться обо мне. Приносила еду, стирала одежду — теперь я носила платья — и молча, в своей обычной манере, дожидалась, пытаясь понять, нужно ли мне что-нибудь еще. Мне ничего не требовалось — по крайней мере, от нее. Мне нужен был только Дмитрий. Каждый раз, когда она уходила, я вспоминала, что вроде бы должна сделать что-то, кажется, пойти следом за ней, вот что. У меня был план использовать ее для побега. Теперь он утратил для меня свою привлекательность. Слишком много хлопот.
И потом в конце концов приходил Дмитрий, и серое однообразие прерывалось. Мы лежали на моей постели в объятиях друг друга. Секса как такового не было, но мы целовались и ласкали друг друга, зачарованные чудом прикосновения наших тел, иногда почти обнаженных. Спустя какое-то время я уже едва верила, что когда-то его новый облик пугал меня. Конечно, глаза все еще слегка шокировали, но он был такой замечательный, такой невероятно сексуальный. И после того, как мы обнимались и разговаривали — иногда часами, — я позволяла ему укусить меня. Какой кайф! Удивительный поток изысканных химикалий уносил прочь все проблемы. Даже мои сомнения относительно существования Бога исчезали в эти моменты, потому что — конечно, конечно же! — в укусе ощущалось божественное прикосновение. Это был рай.
— Дай мне взглянуть на твою шею, — сказал он однажды.
Мы, как обычно, лежали — я на боку, он прижимался к моей спине, одной рукой обнимая за талию. Я перекатилась и откинула волосы с шеи. На мне был темно-синий сарафан из легкого, обтягивающего материала.
— Уже? — Спросила я.
Он обычно кусал меня в конце посещения. Отчасти я страстно жаждала укуса, предвкушая необыкновенный кайф, но и моменты «до того» доставляли мне удовольствие. Именно тогда уровень эндорфинов в крови был ниже всего, и я могла еще поговорить. Мы вспоминали сражения, в которых участвовали, или обсуждали, как он представляет себе нашу жизнь, когда я стану стригоем. Никаких особых сантиментов — но все равно приятно.
Я приготовилась к укусу, в предвкушении выгнувшись дугой. К моему удивлению, он не склонился ко мне и не вонзил зубы в мою шею. Вместо этого он достал из кармана ожерелье — то ли из белого золота, то ли из платины, я точно не знаю, с тремя темно-голубыми сапфирами размером с четвертак. На этой неделе он дарил мне много драгоценностей, и, клянусь, одна была прекраснее другой.
Я в изумлении смотрела на эту красоту, любуясь игрой драгоценных камней. Он надел украшение мне на шею и застегнул его. Провел пальцами по краям ожерелья и одобрительно кивнул.
