Шарлин Харрис - Окончательно мертв
— Почему ты полностью не перекинулся? — спросила я едва слышно.
Потому что тебе бы места не осталось, детка. После перемены во мне семь футов длины и веса четыреста пятьдесят фунтов.
Тут бы любая девушка пискнула. Я только могла быть благодарной, что он об этом заранее подумал. И посмотрела на него внимательно.
Тебе не противно?
Клит с водителем все еще обвиняли друг друга в инциденте с телефоном.
— Дедушка, дедушка, а зачем тебе такие большие зубы? — прошептала я. Верхние и нижние клыки стали такими длинными и острыми, что даже страшно было.
Острыми… Они стали острыми. Я поднесла руки к его рту и глазами попросила его понять. Насколько я могла судить по изменившемуся лицу, Квинн тревожился. Ситуация пробуждала в нем оборонительные инстинкты, а идея, которую я хотела ему внушить, взывала к инстинктам другого рода.
Я тебе кровь пущу! Он меня предупредил, хоть ему это и было трудно. Он ведь уже частично стал животным, а у животных мыслительные процессы не обязательно идут так, как у людей.
Мне пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть, когда его зубы впились в ленту. Чтобы трехдюймовые клыки прорвали клейкую ленту, надо было как следует надавить, а потому более короткие и острые резцы впились в кожу, как ни старался он быть осторожным. Слезы потекли у меня нескончаемым потоком, и Квинн заколебался. Мне пришлось встряхнуть связанными руками, чтобы его подстегнуть, и он снова вернулся к той же работе.
— Слышь, Джордж, а он ее кусает, — сказал Клит с пассажирского сиденья. — У него челюсть шевелится.
Но мы очень тесно сдвинулись с Квинном, а в кузове было темно, и невозможно было разглядеть, что кусает он связывающую меня ленту. И это было хорошо. Я старалась изо всех сил увидеть в жизни позитивные моменты, что было трудно в фургоне, едущем под дождем по неизвестной дороге южной Луизианы.
Я злилась, у меня текла кровь, болела и без того раненая левая рука, на которой я лежала. Вот чего мне хотелось, что было бы совершенно идеально — вдруг оказаться чистой и забинтованной в кроватке с белыми простынями. Ну, ладно, чистой, забинтованной и в чистой ночной рубашке. И чтобы Квинн был в той же кровати, полностью в человеческом виде, и чтобы тоже был чистый и забинтованный. И чтобы немножко отдохнул уже, а одежды на нем чтобы совсем не было. Но боль в порезанных кровоточащих руках становилась слишком настойчивой, чтобы не обращать на нее внимания, и мне трудно было сосредоточиться на этих прекрасных грезах. И когда я готова была вот-вот захныкать — или же заорать во всю глотку — руки у меня оказались свободны.
Несколько секунд я просто лежала и переводила дыхание, пытаясь справиться с болью. К несчастью, Квинн не мог перегрызть путы на своих руках, потому что они были за спиной. Но ему удалось перевернуться так, чтобы я видела его запястья.
— Что они там делают? — спросил Джордж.
Клит оглянулся на нас, но я свела руки вместе. День был пасмурный, и видно было плохо.
— Ничего они не делают. Он ее больше не кусает.
Голос Клита прозвучал разочарованно.
Квинн сумел крюком запустить коготь в серебристую ленту. Вдоль внешней кривизны коготь не был заострен, как ятаган: его мощь была в прокалывающем острие, подкрепленным тигриной силой. Но сейчас у него не было возможности проявить эту силу. Так что на освобождение уйдет время, и я боялась, что лента разорвется с шумом, если удастся ее распороть.
А времени оставалось мало. Даже такой идиот, как Клит, мог в любую минуту заметить, что что-то здесь не так.
Я начала трудные маневры, чтобы опустить руки к ногам Квинна, не выдав, что они у меня больше не связаны. Клит оглянулся, краем глаза заметив мое движение, и я привалилась к пустым полкам, сцепив руки на коленях, и попыталась придать себе отчаявшийся вид, что было до ужаса просто. Через пару секунд Клит отвлекся — его больше интересовало прикурить сигарету, — и у меня появился шанс добраться до ленты, которой Квинну связали лодыжки. Хотя она и напоминала мне завязки, которые мы использовали на День Благодарения, пластик этот был черный, толстый и невероятно прочный, у меня же не было ни ключа от него, ни ножа, чтобы его перерезать. Но я увидела, что Клит сделал ошибку, когда навязывал путы, и постаралась ею воспользоваться. Туфли Квинна оставались у него на ногах, и я расшнуровала их и стащила. Потом одну ногу направила вниз, и она стала проскальзывать в связывающий круг. Как я и подозревала, туфли не давали ногам сдвинуться, и от этого путы оказались со слабиной.
Хотя у меня с рук текла кровь на носки Квинна (их я снимать не стала, чтобы пластик не ободрал ему кожу), у меня все получалось более чем хорошо. Квинн стоически переносил все мои грубые манипуляции со своей ногой, и наконец, хоть его кости и скрипнули протестующе, занимая какое-то странное положение, зато нога выскользнула из пут. Слава тебе Господи.
Дольше было сообразить, чем сделать. Будто часы на это ушли.
Стащив путы с ноги, я сунула их в валявшийся на полу мусор, поглядела на Квинна и кивнула. Коготь, воткнутый в ленту, рванул ее, появилась дыра. Звук оказался совсем негромкий, и я сдвинулась обратно, вытянувшись, чтобы закамуфлировать движения Квинна.
Сунув большие пальцы в дыру ленты, я дернула их в стороны, мало чего добившись. Не зря так популярна клейкая лента — она штука надежная.
Надо было выбраться из фургона раньше, чем он доедет, и убраться раньше, чем подъедет второй фургон. Я стала рыться среди оберток от лепешек и коробок из-под чипсов, усыпавших пол, и наконец с краю, между бортом и полом, нашла незамеченную филлипсовскую отвертку, длинную и тонкую.
Посмотрев на нее, я сделала глубокий вдох — мне было понятно, что делать. У Квинна руки были связаны, и он этого сделать не мог. Слезы потекли у меня по лицу, как у последней плаксы, но ничего я с этим не могла поделать. Я посмотрела на Квинна — его лицо было стальным. Он не хуже меня знал, что должно быть сделано.
Как раз в этот момент фургон свернул с более или менее асфальтированного проселка на гравийную дорогу через лес. Наверняка подъездная дорожка — мы были уже близко. Сейчас нам предоставлялся лучший шанс, быть может, последний.
— Протяни руки, — тихо сказала я и всадила отвертку в дыру ленты. Та расширилась. Я снова ткнула отверткой. Двое впереди, ощутив мои резкие движения, повернулись как раз тогда, когда я ткнула в ленту последний раз. Квинн напрягался, пытаясь порвать продырявленные путы, а я поднялась на колени, схватилась левой рукой за решетку и крикнула:
— Клит!
Он обернулся и наклонился между сиденьями, к решетке, чтобы рассмотреть получше. С глубоким вдохом я правой рукой вогнала отвертку между перекрестьями металла — отвертка вошла ему в щеку. Он заорал, хлынула кровь, и Джордж не смог достаточно быстро остановиться. Квинн с ревом разорвал путы, двигаясь как молния, и в ту минуту, когда фургон встал на ручной тормоз, мы с ним уже вылетели из задней двери и бежали в лес. К счастью, он начинался прямо рядом с дорогой.
