Осколки тени и света - Мара Вересень
Лопата была за братину. Не в смысле чаши примирения — браться за нее было удобно. Черенок протянул, чтоб я встала. Весь такой гордый и отстраненный, даже губу нижнюю малость оттопырил.
Это на что же его темнейшество так разобиделось? В траву носом уложили при свидетелях, даром что из свидетелей только я и им же попорченные мертвяки? Так сам знал, что вечному некрарху не соперник. Моя реакция на высочайшее внимание была недостаточно пылкой? Честно говоря, если бы он мне руки не прижал, я бы… Забудем и это. Хотя это — сложно забыть. Особенно, когда оно вот так прижималось всем своим всем. Да, чудесно. Пусть будет больше света. В тумане это дело нужное. Или… О, ну конечно! Уважаемый мною теперь до подколенной дрожи не-мертвый министр Питиво назвал мастера-некроманта Тен-Морна моим (!) питомцем.
Темные в обидках это нечто. Будут дутся с гордым видом, хорошо если просто дуться, иной и пакостить начнет, а оппоненту, может, и невдомек, чем оскорбил. Я бы впечатлилась представлением, если бы не лицезрела подобные спектакли по несколько раз на неделе собственными глазами в собственном доме. Мамина реакция была — никакой реакции. До тех пор пока среди уничижительных взглядов и брюзжании не проскальзывал хотя бы намек на причину. Но дальше поступать так, как поступала мама я не буду. Из упрямства и вообще я забыла. Про это. Нет, не выходит. Тянет струной. Будто на мне еще один поводок.
Я боялась. Там, в алтарном зале Холин-мар. И сутью, потому что разум был одурманен зельем, кричала. Кому-нибудь. А он взял и ответил. Зачем? Чтобы было кого за живое дергать и смотреть вот так, поверх плеча, разными глазами? Сейчас серые.
Отвернулся.
Бесконечный какой-то мост. А туман такой, что перил не видно. Иногда мелькали в просветах растрескавшиеся каменные шары в каплях осевшей влаги. Темный шел впереди, посадив на черенок лопаты светляк, и свет, отраженный водяной взвесью, рисовал вокруг фигуры Ине серебристо синий ореол, в котором мне мерещились крылья из иголочек инея. Представляю, как мои волосы здесь выглядят, когда я, вот демон, опять припомнила сцену «надкусывания». Демон? «Всем бы говорил, что я есть», — произнес в голове ехидный голос. Я, выходит, не все, раз не говорит? Или он не демон? Альвине на сказки-подсказки намекал. Нет бы прямо сказать. А я хочу это знать? Не знаю, хотя посмотрела бы на ЭТО. Может, даже потрогала бы. Но стоит случаю подвернуться, он шелестит «не смотри», а я…
А я замерзла, одежда и так намокшая от валяния на земле и дождя, от тумана окончательно отсырела, особенно со спины. Сумка казалась неподъемной, плечи ныли. А каланча теплый. Я отсюда чую, какой он теплый, горячий даже и железом пахнет. Ко всем прочим запахам, которых и на мне столько, что голодный гуль побрезгует. Этот вот не побрезговал. Память тела о прикосновении языка в ямке ключиц покрыла кожу пупырками и волосы полыхнули. Только теплее не стало. И поводок тянет. Тот, первый.
Начало тянуть, кажется, еще как некрарх полюбопытничал, но столько всего было, что не до брошенных мужей и долгов, а теперь тянет. Врезается в сердце, как лямки в плечи, и дышать вполсилы уже обычное дело. Вот только когда думаю про темную заразу с лопатой — легче. Рядом — было бы вообще хорошо. Жалко ему, если я под руку прижмусь?
Обернулся. Алые блики в сером. Жмот. И-и-и…
— Здесь.
Завернул пальцы кренделем и разогнал туман.
прода
Оказывается, мост закончился, а мы в ложбинке. Справа скала с козырьком, слева камни и кусты. Почему тут сплошь одни колючки кругом растут? Уединиться страшно.
Самые левые кусты показались мне менее агрессивными. К ним и пошла. За фонарь были волосы, за последние силы — ведьмачья натура. Крохи, но что уж есть. Дара после устроенного огненного беспредела я вообще не слышала. Пустая скорлупка. До сих пор в голове не укладывается, как подобное сотворила.
За кустами оказалось неожиданно тепло, а туман, разбежавшийся по кустам от заклятия каланчи, был вовсе не туманом — паром. Косматые клоки, похожие на то, что у меня сейчас на голове, поднимались от горячего источника. Я порадовалась, что сунулась уединяться вместе со своим рюкзаком. Добыла со дна мятую рубашку и… Чулки? Я их несколько раз потрогала, чтоб убедиться, что не мерещится — шерсть кололась ответственно и реалистично.
Я побила все рекорды по выпрыгиванию из штанов. Нырнула прямо в шелковом и кружевном подарке от Альвине и не сдержала стона. Вода обожгла, по озябшим конечностям растеклось тепло. Жмурясь от удовольствия, нашарила выступ и устроилась на нем как на лежаке, откинув голову и окунув затылок. Последние шпильки канули на дно, волосы расползлись по воде мерцающими водорослями.
Красо…
Некромант стоял на берегу. Лопата и светляк на черенке присутствовали.
Сердце кувыркнулось, я дернулась, булькнув, набрала носом воды, закашлялась, волосы залепили глаза… Когда вернула зрение и дыхание — берег был пуст. Только светляки на кустах сидели треугольником. Поверх рюкзака, мятой рубашки и чудом случившихся чулок лежал плащ. Мой. А я думала, что забыла его в гостинице в Светлом лесу.
Вне воды было зябко. Выбравшись и подрожав до тех пор, пока белье на мне хотя бы номинально можно будет считать сухим, напялила рубашку, чулки, сунула ноги в порядком износившиеся ботинки. Повозила имаранными одежками в воде, отжала, задрапировалась в плащ, собрала добро и пошла являться. Светляки потянулись следом, как привязанные.
На стоянке горел костер, на плоском камне рядом лежал, грея бока, солидный кусок хлеба с вяленым мясом. Некромант, переодевшийся и удручающе чистый, видимо, магическим образом, с наброшенной на плечи курткой сидел у огня на другом камне и полировал лопату, уставившись немигающим взглядом в пламя.
Я развесила штаны по кустам поближе к огню, постояла, прижав руки к груди под плащом, а края плаща — в кулаках, натянув ткань на спине так, что будь у меня там крылья, им сделалось бы тесно и неуютно, как было мне сейчас от распирающих эмоций. И чулки кололись.
Рука с ветошью замерла, напившиеся пламени из костра глаза посмотрели. Ком в горле был слишком
