Некромантия. Задачи и упражнения - Мара Вересень
Мар изобразил протокольную морду, а я только поплотнее запахнула мантию. Что? Какой румянец? Просто холодно – жуть!
Надо мной сжалились. Или просто Холина раздражало клацанье зубов за спиной. Как по мне – лучше клацающие зубы живого, чем молчаливый эскорт любопытных не-мертвых, среди которых было несколько детей. Причем Холин, шагающий рядом с пригласившим следовать за ним артефактором, от эскорта отгородился как раз моими клацающими зубами.
Не скажу, что зрелище слишком ужасало. Они все были прилично одеты, вели себя вполне мирно и издали их легко было принять за живых, но следы язв на лицах и прочие прижизненные, но не успевшие зажить повреждения выдавали потустороннюю суть. К примеру, у одной рыжей дамы лоскут содранной кожи со щеки отваливался. Она его поправляла, как выбившийся из прически локон, улыбалась и пялилась Холину на… ноги. Потом подмигнула и вошла в цветочную лавку. Звякнул колокольчик над дверью, Холин повел лопатками, мои локти, упирающиеся в некромантскую спину, съехали, и я снова повисла, как мешок с морковкой.
Глава 13
Оказавшейся выше ушей части тела было холодно, зато ногам стало теплее. Я сделала «зайчика», уперев указательный и мизинец в большой палец, пробубнела активатор и нечаянно добавила непечатное – Холин меня встряхнул, мизинец соскользнул, мостовая под не-мертвыми покрылась ледяной коркой. А потом и не-мертвыми. Любопытно, эта штука сработает только с соскочившим мизинцем или «глядь» тоже надо брать в расчет? Мои академические изыскания пресекли на корню.
– Не смей, – сквозь зубы процедил некромант, вздохнул, расстегнул куртку и спрятал под нее мои ноги. Я шевельнула ступнями и ткнула пальцем в мягкое.
– Прошу прощения, маджен Холин, если задела ваше самолюбие.
– Не беспокойтесь, мажиния Ливиу, самолюбие не задето, а вот гордость и честь слегка пострадали.
– Учитывая, где сейчас находится ваша левая рука, это мне следует сетовать о пострадавшей чести.
– Разве честь не выше?
– Что вы, маджен Холин, ваши сведения о женской анатомии ужасно устарели, выше – интуиция. Недаром в народе говорят: жо… Ой! чую… Вы не могли бы нести меня немного аккуратнее и не трясти?
– Еще одно слово, и вы пойдете сами, вместе с вашей интуицией, честью и всем тем, что там у вас еще имеется! – тихо, но угрожающе проговорил некромант.
– Исключительно вера и надежда, – ответила я. – Вера в светлое будущее и надежда, что вас в нем не будет! Ни вас, ни вашего брата, ни ваших бездной клятых семейных игрищ, экспериментов и прочих извращений, а ваше личное мнение о моем поведении, мотивах и интуиции можете зарыть у себя в саду!
Руки разжались, интуиция потянула вниз, вера и надежда съехали по некромантской груди, как по скользкому склону, и мостовая ощутимо ударила по пяткам.
У Холина дергалась щека, у артефактора губы. Не-живые остались за ажурной оградой. То, что издали выглядело одним длинным зданием, оказалось двумя рядами небольших стоящих в метре друг от друга домиков.
– Это затворы для готовящихся принять посвящение Изначальной тьме. Сейчас здесь живут те, кто контактировал с зараженными. Этот затвор ваш. Еду для вас обоих и одежду для мажинии Ливиу принесут. Если болезнь никак не проявит себя в ближайшие несколько дней, вас переселят в гостевой дом.
– А нет еще одного свободного затвора, матер Ром? – спросила я.
– Есть, но хотя бы один должен оставаться свободным на всякий случай.
– Сколько осталось здоровых людей в поселке? – поинтересовался Холин.
– Из местных немного, примерно полсотни. Большая часть – служители Госпожи, остальные, в основном, дети. А из приезжих только двое: целитель из Крошена и его ученик. У них сильный светлый дар. Они нам очень помогли.
– А как же вы? Вы разве не боитесь?
– Я чист перед Госпожой и Посланником, болезнь надо мной не властна. К сожалению, не все приведенные к таинству в должной мере соблюдают Предписания. Но если когти Рока милостивы и переболевшие не лишаются разума после возвращения из-за грани, мы позволяем им остаться. Они не опасны и не разносят болезнь. Прочих же – уничтожаем. Мы стараемся понемногу проверять все строения в поисках проклятых, но нас слишком мало, чтобы успеть везде. Спасибо, что сообщили об ограде, я отправлю кого-нибудь проверить. Прошу, не покидайте затвор, пока за вами не придут. Если что-то понадобится сверх того, что есть в доме, оставьте записку в корзине для еды. Ее приносят раз в день. Надеюсь снова побеседовать с вами. Маджен Холин, мажиния Ливиу. Всего доброго.
Следующие два часа прошли в оглушающей тишине. Мы были как два призрака в старинном особняке, которые терпеть друг друга не могут, но и деться некуда. Принесли одежду и еду. Я вымылась в тесной ванной, переоделась. Ботинки оказались велики, платье тоже. Но оно было чистое и теплое, а на прочие неуместные мелочи, вроде “как я выгляжу” было плевать. Я что-то ела и что-то пила, не помню что. Нашла на полке книгу и забралась в постель. Она была одна, широкая и стояла в углу, так что если в самый угол сесть и прикрыться книгой, можно представить, что никакого Холина здесь нет.
Но он был! Он, тьма его побери, был. Близко. Колючий. Злой. Теплый. Шумел водой, гремел посудой в крошечной кухне. Потом по дому разнесся невозможно неуместный запах кофе. А мне хотелось выть от отчаяния, обиды и… Я живая! Не конструкт, не подопытная крыса! Какое они имеют право лепить из меня ЭТО! Тлеющие перья, которыми я заросла изнутри, лезли наружу. Реальность дрожала, и двоилась, и расползалась черными дымными разводами… Никаких метаморфоз, даже когти не проклюнулись, это просто слезы и старая книга с плывущими перед глазами строчками. Я пряталась за ней, как за щитом, которого больше не было. А он – Холин – был. Это он его разрушил. А взамен ничего не оставил. И теперь я голая в этих своих перьях, чудовище, о котором заботиться можно, а любить – необязательно. А он ходит по кухне, гремит посудой, и запах карамели с кофе не дает мне вздохнуть. Я живое существо! Я не эксперимент! Я не…
