Далия Трускиновская - Единственные

Приключений морская жизнь сулит много. Довелось и в ледяной воде искупаться, и подраться с портовым грузчиком из-за шалавы, и быть изловленным при попытке вынести с борта в город пару спящих попугаев, и схлопотать плохо заживавший укус разъяренной мартышки – эта мартышка так уделала каюту, что кучу добра пришлось просто выбросить. Тресковой печени, которая в сухопутной жизни считалась деликатесом номер раз, Борис Петрович наелся и за себя, и за будущих детей, и за внуков с правнуками.

Сейчас на свадебном столе прямо перед ним стояла целая бадья салата из тресковой печени, и он усмехался: ешьте, гости дорогие, такого добра не жалко.

Новобрачная сидела рядом и тоже усмехалась. Она чувствовала себя победительницей.

Когда провинциалочка, приехав завоевывать город, первым делом добывает себе совершенно не запланированную беременность, да еще по неопытности упускает срок, когда можно избавиться от приобретения, что ее ждет? Поганая доля матери-одиночки, надежное место за конвейером и садик-пятидневка для ребенка. Ее ждут несколько попыток найти и привязать к себе мужчину, причем все в цеху швейной фабрики про эти попытки знают, и в итоге на ее лбу возникает незримое клеймо: «этой можно попользоваться без угрызений совести».

Но у провинциалочки образуется особый талант – подольститься, выслушать, посочувствовать. И она заводит себе подругу – заведующую залом во второразрядном ресторане. Подруга старше, умеет делать деньги из воздуха, но абсолютно не умеет быть женой. Выслушать ее страдания, пусть даже в сорок пятый раз, несложно. И вот уже провинциалочка – официантка в белом фартучке и крахмальной наколке на пышных обесцвеченных волосах. Это – прыжок вверх! И вот уже она, поумнев, не ложится с каждым, кто показался кандидатом в женихи, а ходит гордая и выбирает самого подходящего. Тем более что ресторан недалеко от порта, моряки – народ денежный, и если не делать глупостей, то есть шанс отлично устроить свое будущее. Опять же – ребенок. Ребенку нужен достойный отец, и то, что на швейной фабрике ей казалось помехой при поисках жениха, сейчас – подспорье. И она прямо и без всякого стеснения чуть ли не через час после знакомства говорит всякому, проявившему амурный интерес: для постели найти не проблема, только свистнуть, а я ищу мужа, отца ребенку. И в результате совершенно не тратит времени на пугливых.

Вот так Валентина нашла Бориса Петровича, а Борис Петрович нашел Валентину. И оба очень довольны. И он собирается первым делом завести ребенка, и она.

Валентина еще не знает, сколько у Бориса Петровича денег на сберкнижках, и не спрашивает – всему свое время. Ей пока достаточно того, что подарил золотые серьги – на зависть всему ресторану, каракулевую шубу купил, песцовую шапку купил – размером чуть не с выварку для белья. А он ведь не только попугаями и мартышками промышлял. На всяком судне есть такие закоулки и дырки, что ни один таможенник, ни один пограничник вовеки не найдет. А в рефрижераторном хозяйстве – тем более. Умный Колька для того и сманил с собой двоюродного брата, что требовался свой человек, который не выдаст. Немало пакетов и пакетиков принимали братцы в одних портах, отдавали в других, и что там было – могли только догадываться. А результат – Борис Петрович, когда убедится, что с Валентиной все идет по плану, купит наконец хорошую кооперативную квартиру и дачу. Ребенку нужен свежий воздух, а молодой красивой жене нужно хозяйство, на которое бы уходили все ее фантазии.

Так что свадьба набирает обороты, а Лида ждет дочку Ксюшеньку и смотрит перед собой на стенку. На стенке ничего хорошего – посередке между дверьми десятого и одиннадцатого кабинетов доска, на ней какие-то непонятные расписания занятий. Но Лиде и незачем обременять голову. Прошли те времена, когда она, учась на заочном, охотно читала книжки и даже плакала горькими слезами над повестью «А зори здесь тихие…»

Сейчас ей даже большие газетные материалы, «подвалы», кажутся громоздкими и малопонятными. Голова работает, как хорошо отрегулированный автомат: глаза видят неправильные сочетания букв, мозг анализирует, память выдает единственно верный вариант.

– Сходи в парикмахерскую, дочка, – сказала вчера Анна Ильинична. – Волосики-то у тебя портятся, нужно сделать стрижку, как у всех.

Лида так привыкла утром обматывать своими волосами ком чужих и делать на макушке шиш, что мысль о стрижке казалась ей чем-то вроде плана полететь на луну. Но сработали волшебные слова «как у всех». И вот в голове включилось счетное устройство. Стрижка – это каждый месяц выбрасывать на ветер по меньшей мере три рубля. Но все же выбрасывают. И мать, как всегда, права. Как так получается, что она всегда права?

Тут объяснение было простое. Мать Ксюши должна выглядеть, как все, а не выделяться своим старомодным шишом. Значит, три рубля в месяц. Не то чтобы ради них пришлось себе в чем-то отказывать, нет, семейный бюджет выдержит это бремя. А как-то не хочется идти в парикмахерскую. Не хочется осваивать новые навыки. Шиш-то можно закрутить и с закрытыми глазами. А короткие волосы придется накручивать, укладывать.

Но ради единственной доченьки…

Лида, конечно же, любила Ксюшу, любила с первой секунды, и когда дочка была совсем крохой, ничего, кроме нее, не видела, не слышала и не понимала. Подружки не могли пробиться сквозь эту любовь – Лиду совершенно не интересовали их разговоры. Главной подругой стала мать – она тоже была в состоянии говорить лишь о Ксюше. Мать, в сущности, заменила мужа. Она, как муж, утром или после обеда уходила дежурить на телетайпе, приходила с деньгами, бралась за хозяйство. Когда Лида пыталась усадить ее в кресло, она отвечала:

– Да божечки мои! Я же не для себя, а для единственной внучки! Все – ей, все – ей…

И Лида пыталась вспомнить – когда она была единственной дочкой у матери, совершались ли ради нее такие подвиги?

– Извините, – сказал вставший перед ней мужчина. – Вы не скажете, который час? Я часы сломал, или они сами сломались, врут…

Он показал большие электронные часы на запястье. Они показывали дивное время – сорок семь часов восемьдесят две минуты.

– Сейчас, – даже не улыбнувшись, ответила Лида.

У нее были часики, которые еще покойный отец подарил. Не так много от него осталось – дом в Березине мать продала, отцовские носильные вещи сразу после похорон раздала, альбомы с фотографиями оставила на временное хранение у золовки, да так про них, кажется, и забыла. В последнее время перед его смертью мать с отцом плохо ладили, и она считала, будто он выдумал себе глухоту – чтобы не слышать, что говорит жена. Хотя возраст был уже подходящий для глухоты. Мать вышла замуж в сорок девятом за вдовца, успевшего жениться и овдоветь еще до войны, и он был старше на девятнадцать лет, вот и считайте, кому охота. Он был больше привязан к сыну и дочери от первого брака, чем к Лиде. Так что ей достались часы, немного серебряных столовых приборов, серебряная же солонка – подаренная по случаю получения диплома. Еще отец по указке матери купил ей недорогое золотое колечко с александритом, потому что у девушки должно быть скромное девичье колечко. И – все…