Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия

Знать бы, что думал по этому поводу он сам. Так или иначе, из Академии на поиски меня он не отправился, закончил её и его дальнейшая судьба сэру Элфанту была неизвестно, но он предполагает, что сэр Фокс уже может быть связан узами законного брака.

Джордас меня не щадил. Да и не надо.

Впрочем, в письме было что-то ещё, невысказанная, но более чем ощутимая просьба о встрече, обещание помощи, беспокойство, тревога, нежность, но это всё осталось за пределами моего понимания. Я игнорировала буквально витающие над строчками чувства и вчитывалась только в безжалостные слова.

Меня ищут.

Энтони женат. Возможно — сэр Элфант не был в этом уверен. А меня ищут.

Я перечитывала и перечитывала этот привет из прошлого, моей прошлой жизни, и сердце колотилось о рёбра, хотя ничего нового, ничего неожиданного не было, напротив — чего-то подобного я и ждала. И заслуживала. И всё же…

Тревога обрушилась на меня внезапно, словно ледяной душ, больно толкнула между лопаток. Я с огромным трудом оторвалась от письма, сунула его в карман юбки и пошла быстрее.

Потом побежала.

Я бежала и бежала, уверяя себя, что ничего страшного за последние пару часов не могло случиться, что я оставляла Джейми и на гораздо более длительное время, что целых три — три! — года прошли мирно и спокойно, что всё обойдётся и на этот раз. Должно было обойтись. Дом Риссманов, который стал и моим домом тоже, казался издалека целым, непотревоженным, нерушимым, а тревога всё нарастала и нарастала, гудела в голове, вибрировала, отчаянно тянула меня вперёд, а в самый последний момент перед дверью заставила остановиться, замереть на месте.

…когда-то давно, когда маленькая жизнь только появилась внутри меня, я видела своего рыжего Джейми столь отчётливо, как будто он стоял передо мной на расстоянии вытянутой руки. А сейчас я видела то, что было внутри дома Риссманов. И, держа руку на круглой металлической ручке, захлебнулась собственным хрипом. Пламя, по привычке сдерживаемое, вспыхнуло на кончиках пальцев, не обжигая кожу, но нагревая металл докрасна.

— Джейми, — шепнула я мёртвому дому.

Потому что это уже был мёртвый дом. Дверь открылась, а внутри всё было выжжено дотла.

Джейми… Джейми, как это называется, как всё это называется, мой хороший?

Глава 49

Я лежу в кровати и смотрю на то, как безмятежно спит напротив Мэй. Пушистые волосы облачком обрамляют её спокойное, немного печальное даже во сне лицо.

Конечно, у Мэй наверняка есть свои причины для печалей, как и у всех. А ещё она ходит во сне — тоже мало приятного. Но отчего-то мне кажется, что ни у кого ещё в Академии нет такой безумной путаницы с кровными родственниками, как у меня. И никому так не везёт с разными несуразными приключениями.

Мэй живёт и учится себе спокойно. И не лезет в тайные библиотеки и на кладбища, и её брат не разгуливает в другом теле, а мать вряд ли исчезла бесследно, бросив ее в раннем детстве, и ваш общий преподаватель не гладит её по волосам и по рукам так, словно ты самый прекрасный бриллиант в его тайной коллекции, а лучший друг так вообще…

Внезапно я сажусь на кровати.

Мне, конечно, не очень повезло с семейной историей, но кто сказал, что мне одной? Возможно, да нет, даже наверняка родители моих однокурсников тоже учились в Академии безмолвия — "случайных людей здесь не бывает", помню-помню. Возможно, корни этой истории кроются ещё там, в прошлом четвертьвековой давности?

Но как можно разузнать о родителях погибшего адепта? Я вспомнила нашу первую встречу ещё весной на первом курсе, несправедливый опрос, плотоядную некротучу. Наш разговор, когда Лен сказал, что не хотел поступать в Академию, но пришлось исполнить указанную в завещании волю отца, которого он никогда не знал.

А я не знала мать…

В непонятном ажиотаже растолкала Мэй, и она уставилась на меня сонными глазищами орехового цвета, светлые пушистые ресницы затрепетали. Я схватила табличку для переписки, мел крошился в пальцах:

"Где сейчас твои родители?!"

Соседка смотрела на меня, как на ненормальную. Ещё было очень, очень рано, до тренировки тела оставался почти час, и по всему мы могли спать ещё как минимум минут тридцать.

Приступ совести я подавила в себе усилием воли: ей, значит, можно будить меня своими бестолковыми ночными прогулками во сне, а мне ее по делу — нет?!

Если бы на месте тихой мирной Мэй была бы та же Арта или Дия, или Эрна — мне в лоб бы уже летела подушка, плюс какой-нибудь стихийный "привет", например, ледяной водный шар или микроскопический ураганчик, надолго превративший бы мои и без того спутанные с ночи волосы в безобразный колтун. Но Мэй только тряхнула головой, прогоняя остатки сна, и потянулась за мелком.

"Мать живёт за Тороном с новым мужем, родного отца много лет нет в живых".

Даже с наложенной печатью глухоты я будто слышала скрип мела по поверхности доски и мысленно морщилась. И одновременно — едва ли язык от возбуждения, как охотничья собака, не высовывала.

"Как он погиб?!"

"Не знаю. Он ушел от матери еще до моего рождения, о его смерти она узнала случайно. А что случилось?"

Подозреваю, если бы была такая возможность, моя дражайшая родительница тоже бы ушла от меня до рождения…

"Давай поговорим об этом в разговорный час? Очень надо"

Если бы такое написали мне, я бы вцепилась в ворот, и даже не в переносном смысле, и не отпускала бы, пока не получила хоть каких-нибудь объяснений. А Мэй просто кивнула, слезла с кровати и потопала в ванную, а я только расчесала волосы пальцами и собрала в небрежный узел на затылке. Какой смысл мыться до тренировки, если после нее нас все равно можно выжать, как мокрые тряпки?

Надо подумать, как грамотно построить разговор, чтобы не отпугнуть. И что сказать Габриэлю? Что-то подсказывало мне, что в его присутствии Мэй будет куда менее откровенна. К Габриэлю моя соседка, похоже, была неравнодушна, хотя старалась и не показывать этого. Слишком уж тушевалась.

В общем, разговор с Мэй я отложила до вечера, чего нельзя было сказать о мыслях. Совпадение или нет? Я, Лен и Мэй теряем одного из родителей в раннем детстве, оказываемся в Академии безмолвия, едем в столицу с загадочным адьютом, вспоминать о котором, по правде сказать, мне не хотелось, как о полустёртом из памяти, но тревожащем сне.

Нет, не бывает таких совпадений. Но как мне узнать подробности? Снова спрашивать Джордаса? Или не будить лихо и написать, например, тому же сэру Энтони? Он же многое знает, а что не знает, может узнать…

"Напыщенный дурак", как же. Зависть — плохое чувство, господин профессор!

Одним словом, мысли мои бродили бесконечно далеко от сегодняшних занятий, и, как ни странно, никто из преподавателей не мучил меня сегодня своим излишним вниманием. После на удивление мирной и ненапряжной тренировки тела мы практиковались с сэром Джордасом, который мне казался сверх меры напряжённым и отягощённым какими-то собственными тяжёлыми думами, возможно, о том, что не стоит лишний раз откровенничать со студентками. На обеде меня нашёл Джеймс и несколько испортил эту благостную тенденцию, всяческими жестами пытаясь донести до меня мысль, что нам с ним тоже надо поговорить наедине. Джеймса я проигнорировала, съела суп и овощной салат, помахала Ларсу, успела обнять Габриэля. Впереди нас ждал самый тихий и бесполезный предмет, общий для жизневиков и смертников, и одинаково бесполезный как для тех, так и для других: лекция по истории.

Ну, лекция — это сильно сказано.

Нам раздавали книги, и мы прямо в аудитории конспектировали нужный отрывок, а потом писали что-то вроде эссе в свободной форме по прочитанной информации. Во избежание списываний и отлыниваний, видимо, подобная работа выполнялась под строгим надзором строгой седовласой мисс Алмы Гюс.

Тема была скучная, перья скрипели по бумаге. Я покосилась на сидящего неподалеку Габриэля, а он тут же почувствовал мой взгляд и слегка повернулся ко мне. Жаль, что здесь одиночные парты, ох, как жаль…