Йага. Колдовская невеста - Даха Тараторина
Ох и орал он тогда! Последними словами обзывал девку, а та сидела в углу, растрепанная, полуголая, и ногтями раздирала себе щеки. Когда же на крик сбежались люди, никто не посмел заподозрить невинную девицу. Другое дело северянин, рожденный от врага, злым ветром в Срединные земли принесенный… Словом, дальше у Рьяна стала не жизнь, а каторга.
Но этого мстительной девке показалось мало. Стать отца проявилась в ней. Глядела гордо, приказывала корот ко, а уж как строга становилась… И все устраивала так, чтобы северянину свет белый стал не мил. А однажды велела привести его в свои покои. Да наказала, мол, если не пойдет добром, тащите волоком. Так и случилось. Парни, что обыкновенно хранили вход в терем, хохоча, приволокли Рьяна и бросили к ногам княженки. Та махнула, мол, оставьте нас. Сторожа-то были упреждены и оставлять Злотку с северной тварью не желали, но как тут ослушаешься? А когда они покинули покои, Злотка задвинула засов.
Рьян глядел на нее снизу вверх. Разогнуться покамест не получалось: молодцы не упустили возможности поучить рыжего уму-разуму, у каждого нашлось за что. Злотка встала пред ним и долго не отводила тяжелого взгляда.
– Не могу, – сказала она.
– Чего не можешь?
– Отпустить тебя не могу, – признала она и потянула за тесемки плаща.
Плащ оказался единственной одежей, что скрывала ее тело. Остались только браслеты, серьги да какая-то подвеска на груди. Посаженка сказала:
– Ты сделаешь меня своею. Немедля.
Рьян показал зубы.
– А если откажусь? Снасильничаешь?
Она и не подумала смеяться.
– Лучше согласись. Иначе худо станет. Обоим.
– Мне и нынче не весело.
Тогда только понял Рьян, что не из человеческого села Посадник привез дочь. В черных глазах тлело такое, чего у людей быть не может.
– Я колдовством заставлю тебя.
– Не заставишь. Твой же отец тебя на плаху отправит, он ведьм ой как не любит!
Ведьма опустилась перед ним на колени.
– Не бойся его. Он дозволит мне что угодно. Нам дозволит. – Сняла подвеску, оказавшуюся маленьким туеском, и надела на шею северянина. – Только стань моим. Стань моим и раздели со мной все, что имею!
Девичья грудь высоко вздымалась при каждом вдохе, смоляные пряди стекали по плечам. Есть ли на свете хоть один молодец, что сумел бы отказаться?
Рьяну от наготы Злотки лишь стало дурно.
– Ты мне сестра названая. Неужто этого мало?
Она на миг опустила веки. Коснулась ладонью его щеки и ласково-ласково протянула:
– Я больше жизни люблю тебя, Рьян. Но ты моей любви не желаешь. Так будь ты проклят.
Щеку обожгло, как раскаленным клеймом. Рьян заорал… нет, взревел! Взревел, как дикий зверь. А плечам стало тесно в кафтане. Сломались кости в теле, вывернулась мясом наружу кожа, черная ярость затопила рассудок.
А потом была кровь. На полу, на стенах, на шерсти. Смешались в водоворот крики, грохот ломающегося засова, вой отца, потерявшего дочь. Рьян не сумел бы спастись. Да и не захотел бы. Зверь – другое дело. Это он кинул их общее тело в окно, он упал на утоптанную землю двора и несся по улицам, распугивая горожан, тоже он. Рьян же проснулся лишь много времени спустя, в глухом лесу. Он лежал, свернувшись калачиком, под кучей листьев и ветвей, абсолютно нагой. Только на шее остался странный туесок, принадлежавший покойной сестре.
Рьян по привычке потянулся к подвесу на груди, но отдернул руку. Грамотка так и осталась у Борова, и уж не она ли привела Мала в Чернобор? Когда проклятый мыслил расплатиться ею с Зоркой за услугу, всего меньше его волновало, что слух о ведьме с разрешением на колдовство может дойти до По садника. Нынче же… Он стиснул зубы. Нынче он костьми ляжет, но Военежича к Йаге не подпустит. И пусть уж лучше она до старости будет сидеть в чаще, но зато невредимая.
Когда расступились придавленные снегом елки, пропуская их во двор, уже совсем стемнело. И не с первого раза стучащая зубами девка сумела промолвить:
– Избушка, сделай милость…
Избушка томить не стала – поворотилась еще прежде, чем колдовка договорила. А в дверях уже стояла, кутаясь в шерстяной платок, старая ведьма. Седые космы ее развевались на ветру, очи горели желтым печным огнем, и впервые Рьян подумал, что не просто так старуха назвалась Йаге матерью. Все ж таки лес и на ее судьбу наложил колдовскую тень.
– Матушка!
– Живо в дом, – скомандовала карга. – Оба.
Впустила. И на том спасибо. В избе от жара тяжко дышалось, заслонка печи едва не докрасна раскалилась, но Зорка все одно норовила плотнее запахнуть платок, а морщинистые ладони дрожали.
– С бедой явились, – сразу поняла она. – Сказывайте.
И ведь не укорила, не припомнила былых обид. Одно слово – мать! Наперво невзгоды разгребем, а там разбираться станем. Йага метнулась было к котелку в устье, но остановилась в нерешительности. Зорка же фыркнула:
– Ну что как неродная? Знаешь же, где что. Наливай вара, согреемся.
Травяное зелье и впрямь быстро вернуло силы. Рьян хоть сейчас готов был вскочить и бежать дальше. Собственно, он то и предложил:
– Убираться надо. Посадник едет в Чернобор. Не уймется, пока ведьм не истребит!
Зорка вперила в него внимательный взгляд. Долго глядела, не мигая. В глазах ее, по-старчески бесцветных, сновали искры. Вот как спросит, что же привело Мала в город, как выволочет наружу все секреты проклятого… Но не пожелала, а может, попросту не успела заговорить. Избушка вздрогнула от основания и до крыши, ставни распахнулись сами собой, а залетевшие в тепло снежинки дождем посыпались на пол.
Снаружи стояла кривая тень. Казалось, ноги ее срослись в одну-единственную и ушли в землю, а рук, наоборот, было целое множество. Руки эти ветвями-змеями попытались вползти в окно, но Рьян схватил рогач и вдарил по одной. Тварь завыла на разные голоса, и Йага завыла с ней в унисон.
– Дедушко! – Она вцепилась в ухват. – Это дедушко, ты что?!
– А если и так! – Рьян оружие отдавать не желал, но и ведьма не отпускала, так что он завел за спину одно и другое. – Не он ли нас давеча убить пытался?!
Теперь-то он тоже узнал и сплетенный из голых ветвей
